Дедушка зовет ее, она поднимает голову:
– Зори! Ну слава богу. Иди собери вещи и попрощайся с отцом, с этим засиженным мухами собачьим дерьмом.
Как я уже говорила, в отличие от дедушки Сэма, она говорит по-английски просто прекрасно.
– Что происходит, бабушка Эстер?
– Вы с Джой какое-то время поживете у нас, – лучезарно заявляет она, почесывая Андромеде голову, когда собака пытается лизнуть ее юбку.
Бабушка Эстер у нас корейская собачница. Собак у нее три, две породы французский терьер и одна – бостонский. Они с неизменным восторгом шествуют за ней по дому, будто свита.
– Ах ты, моя лапочка, – воркует она с Андромедой, – ох и повеселишься ты с моими девочками.
Моя голова принимается осмыслять происходящее.
– Мы что, едем в Окленд?
– Нет, летим в отпуск на Бали, – язвительно говорит она. – Ну конечно, в Окленд. Ты в порядке?
Она оставляет собаку в покое, окидывает меня внимательным, оценивающим взглядом и разглаживает своими деликатными пальчиками мои локоны.
– Не знаю, – искренне отвечаю я.
– Ну ничего, все будет хорошо. Я приготовлю тебе курицу и рисовый суп.
По правде сказать, в качестве движущего мотива это очень даже серьезно. Бабушка Эстер изумительно готовит. Причем делает это тоже на каблуках.
Дедушка Сэм… о чем-то меня просит. О чем именно, я сказать не могу, потому что он слишком быстро говорит.
Я перевожу взгляд с него на нее и обратно:
– Что?
Бабушка Эстер показывает дедушке язык.
– Не обращай на него внимания. Ему не терпится вернуться домой, чтобы посмотреть свой футбол. Не торопись. Мы будем ждать в машине.
Она сюсюкает с Андромедой, потом направляется к седану и мило добавляет, бросив через плечо:
– А если твой отец, эта свинячья падаль, попытается уговорить тебя остаться, скажи, что мы обратимся в суд и оформим над тобой опекунство.
О господи!
Дедушка Сэм тихо про себя посмеивается, хлопает меня по спине и идет за ней к машине. Я остаюсь одна, хотя на самом деле мне этого совсем не хочется. Такое ощущение, что мне сейчас предстоит войти в проклятый дом, битком набитый вурдалаками, которые только и ждут, чтобы на меня наброситься.
Набравшись решимости, переступаю порог нашей гостиной. Он здесь, глаза покраснели, взор затуманен. Выглядит так, будто ему только что сообщили о чьей-то смерти. Контуженный. Смертельно бледный. Неспособный что-либо понимать.
Очаровательного, уверенного в себе Бриллиантового Дэна в этом доме больше нет.
– Привет, – осторожно говорю я.
– А, Зори, – говорит он и садится на наш диван.
– Что происходит? Он трет лоб:
– Хороший вопрос. Я и сам толком не знаю. Что тебе сказала Эстер?