— Не умирай, — с болью в голосе просил Константин, гладя белый бок. — Как же без тебя?… И так сплошная беспросветность. Не видно края в темноте вокруг. Как мы без твоего света? Света пытливости, света мудрости? Как без твоей силы торить новые пути? Как?
Но Последний его уже не слышал. Тонко подрагивали натуженные жилы, горячий воздух лился мне на руки, и дрожали веки. Последний жалко всхлипнул, из напряжённого горла полился то ли стон, то ли сдавленный крик. Бока заходили ходуном часто-часто и вдруг опали. И всё замерло.
Я ещё гладила пернатую голову, ещё покачивалась, будто баюкала, а Последний уже умер.
И на наши руки осаживался золотистый свет, въедаясь в кожу бронзовым загаром.
Мы плакали.
Трое стариков, проводивших в последний путь ещё одного, Последнего. Чья память хранила всё содеянное с дней самого первого пытливого «кто я?». Чья сила была проводником наших куцых разумов в мир совершенного знания. Без чьего защитного крыла ни одно знание не было бы обретено — так губителен для человека свет Божественной силы, той, которая единственно Знание. Последний… Он долго ждал, когда вернуться в его храм люди. Но оказалось слишком поздно. Для него. Да и для нас.
Влад включил фонарик и вставил его рукояткой в щель на полу — не свеча, но нам и так сойдёт — и сел возле, грея мою измученную долгим походом спину. А Константин опустился на камни напротив, и, положив руку на белый замерший бок, опустил голову на грудь.
Я так и не спихнула с колен груза. Сидела, гладила тонкий хохолок. И молчала. Все мы молчали. Тишина казалась воплощением самой смерти, и прерывать её, входящую в свои новые владения, было кощунственно.
Первым замер Константин. Словно понимая, что нас нужно оставить одних. Выдохнул и оплыл, падая лицом на собранное крыло. И мы остались сидеть в тишине, согревая друг друга. Не о чем было разговаривать — всё уже давно переговорено. Он сотни раз попросил прощения, я тысячи раз простила. И в глубине сердца десятки раз поблагодарила за то, что спас тогда мою жизнь ценой моей совести. Ведь, что ни говори, а живая я сделала немало. И за прошедшие десятилетия многим, кто в тайне ходил в секту, успела передать и основы арифметики и чтение, и письмо… И можно теперь жить надеждой, что однажды, много лет спустя, люди, сумевшие это сохранить, найдут мой маленький клад — библиотеку школьных учебников, хорошо спрятанную в подвале старого магазина. Но смогут ли понять, зачем нужно оно — знание? Теперь, когда не осталось Последнего?
А потом погас фонарь. Дешёвый, простенький фонарик, не прослуживший долго, но достаточно, чтобы помочь в последнем пути. Он мигнул раз, другой, погас, и тут же тяжело навалился мне на спину Влад. Упал рядом, распластался в темноте по камням. Всё такой же близкий и любимый. Друг мой сердечный…