- Нет, - ответила старуха ворчливым тоном. - Она уехала. Вы ведь знаете, что это ее час.
- Когда она вернется?
Тоня сделала плечами жест, означавший: «Я не знаю» - или же: «Вам так же хорошо, как и мне известны привычки г-жи Сюржер». И, не желая больше с ним разговаривать, она вошла в свою комнату.
Морис поднялся с некоторым беспокойством. До него долетали звуки рояля. Он узнал одну из многочисленных певучих мелодий Бетховена, в звуках которой великий композитор заставляет говорить человеческое сердце.
Он вошел в большую залу, прошел гостиную и дошел до мохового будуара, где шаги его тонули в мягких коврах.
Он увидел профиль Клары, сидевшей за роялем. Она мало изменилась. С слишком черными волосами, с слишком румяным ртом, с бледными, как лепестки лилии, щеками, она осталась тою же странной девочкой, которая так привлекала Мориса, когда появилась в Канне, в вилле des Oeillets. Она несколько выросла. Детская худоба исчезла; но она осталась все такой же гибкой, тонкой, с грациозной закругленностью фигуры, что встречается редко среди француженок. Эта гибкость еще яснее выступала при ее, плавно покачивающейся во время игры, талии.
Она играла одну из чудных, наименее знаменитых страниц, где маэстро выражает грусть расставания, горе разлуки и радость свиданья. Она кончала первую часть Lebewohl - прощанья. Лошади фыркают и грызут уздечки; почтари свищут бичами; на ступеньках крыльца любовник в последний раз обнимает свою любовницу. Затем экипаж трогается, удаляется среди клубов пыли и исчезает за поворотом дороги…
Морис сел. Он слушал, боясь выказать свое присутствие и в то же время смотрел на Клару. Эта музыка била его по нервам, делала их более чувствительными, восприимчивыми. Ловким движением своих пальцев Клара как бы переводила свою грезу; она вызывала забытые картины прошлого, приподымала завесу неопределенного, мучительного будущего.
Он чувствовал себя счастливым и страдающим, тихо живущим настоящей жизнью и в то же время мучимым беспокойной жаждой чего-то нового. Да, это именно так и есть. Спокойный сегодня, он в тайне таил надежду на лучшие радости на завтра, не спрашивая себя, откуда они придут.
Но придут ли они только? За что будущее даст ему эти неизведанные радости. Фортуна обманула его раз навсегда; он всегда останется полубедным, чувствуя свою бедность еще сильнее при воспоминании о былой роскоши. Честолюбие, слава… Эти слова вызывали грустную улыбку на его губах. «Опыт сделан… Никогда я не буду ни великим артистом, ничем, никогда. Я способный дилетант - вот и все». А любовь женщины? О, это его больное место. Быть денежным банкротом, быть банкротом в славе и честолюбии, с этим он еще может примириться, но любовь доставляла ему страдания.