Словно разъяренные псы, набрасывались эти горе-политики на поступавшие новости.
— Что случилось? — спросил, входя, Сесилио Сеспедес, услышав перекрестный шум голосов, среди которых ясно слышался сухой стук костыля дона Сантьяго Фонтеса; олигарх дискутировал, бегая из угла в угол.
— Ага! — вскричал дон Архимиро. — Вот и пришел ли-ли-цен-циат Сеспедес. Идите сюда, ли-ли-ценциат. По-по-слушайте меня.
Однако дон Фелисиано Рохас, которого выводило из себя заиканье либерала, перебил его:
— Беспорядки в Каракасе требуют суда над Монагасом и его приспешниками. И я заявляю, что они достойны виселицы.
— А я, за-за-заявляю, что не хватит всех ле-ле-лесов в Венесуэле, чтобы возвести эти ви-ви-виселицы.
— Так пускай срубят все леса. — Тук, тук, тук… — И если необходимо, пусть завозят столбы из-за границы. Но пускай возведут виселицы для убийцы двадцать четвертого января. Тук, тук, тук, — стучал костылем дон Фонтес.
— К чему столько дерева, — спросил наивно генерал. Все можно уладить свинцом.
— Прекрасно! Прекрасно! — вступил в разговор толстячок с сомнительным дворянским титулом, у него противно дрожала отвислая нижняя губа. В бой ринулся тетрарх Лос-Пилонес!
Лос-Пилонес были владениями генерала Гавидиа, но иронический намек толстяка пропал даром, никто не понял его остроумия.
На следующий вечер падре Медиавилья, выходя навстречу лиценциату с чашкой кофе в руках, произнес:
— Выпей это кофе, лиценциат, оно не крепкое и сразу настроит тебя на добрый лад… Сегодня у нас у всех полное согласие.
— Что так? Какой же сегодня день? День святой глупости?
— День всеобщей опасности для отчизны, — в один голос взревели политики. — Но мы сумеем отстоять ее величие.
— С… свинцом, с… свинцом встретить иностранцев! — вопили либералы.
— Свинцом, свинцом встретить иностранцев! — Тук, тук, тук!.. — эхом отозвались консерваторы.
— Истинно так, ребятки, — поддержал всех священник. — Кесарю — кесарево.
— Я пылаю от негодования! — возопил дон Фелисиано Рохас. И ему можно было поверить.
Простак дон Архимиро уставился в его желтое лицо, и ярый консерватор гневно крикнул:
— Не глядите на мое лицо, Архимиро! Посмотрите лучше в мое сердце, там мой истинный цвет.
Тут в разговор вступил толстячок. Сам не ведая почему, он назвал Архимиро проконсулом, и так как в эту минуту падре Медиавилья разразился своим обычным гулким смехом, а генерал-астматик заперхал, то доморощенный острослов принял это на свой счет и навек остался при убеждений, что назвать кого-нибудь проконсулом было верхом тончайшего остроумия.
— Предатели! — Тук, тук, тук… — Создать конфликт, поссорить родину с иностранцами ради того, чтобы спасти тирана — убийцу беззащитного парламента. Предводителя шайки бандитов!