Сказав это, он поднялся, подтянул штаны, сползавшие с его обширного живота, и распрощался со всеми.
— До завтра, коли господь желает, чтобы пауки по-прежнему сидели в одной банке.
Беседа Сеятеля и прочие чудачества
На вершине холма за его обычным занятием — созерцанием гор встретил Сесилио-старший Педро Мигеля.
— Любуешься плодами своих трудов? — спросил лиценциат, усаживаясь на бугре возле молодого человека, с любовью оглядывавшего возделанные поля. — У тебя есть на это полное право; ведь, пожалуй, в таком отличном состоянии Ла-Фундасьон еще никогда не находилась.
— Если к делу подойти с любовью…
…оно всегда принесет добрые плоды, хочешь ты сказать. Ты прав. Земля!! Ты отдыхаешь, спишь или думаешь о других вещах, на минуту, на день или на месяц забываешь о ней, не смотришь на нее, но она не забывает о тебе, она не дремлет, она продолжает работать на тебя. И, когда ты возвращаешься к ней после сна, раздумий о другом или просто от других дел, она улыбается тебе и встречает тебя, говоря: «Смотри, что я сделала за это время. Вот здесь этому кусту дала новый росток, чтобы ветви у него были со всех сторон ровные, а тут посадила цветок, чтобы он радовал твой взор, а вон там добавила еще несколько зерен какао».
Сказав это, Сесилио-старший вдруг сам стал смеяться над своей сентиментальной откровенностью:
— Хе-хе-хе! Ну и наговорил же я глупостей, о матушке-земле! Верно, Педро Мигель?
— Это не глупости, дон Сесилио. Вы еще никогда так не говорили, и жаль, что вы замолчали, мое сердце так радовалось, когда я слушал вас.
— Да будет известна истина. Это не мои слова, а отрывок из книги Сесилио-младшего, который я запомнил наизусть.
— Да, теперь я припоминаю это…
— Он читал тебе свою книгу?
— Кое-что. Те места, которые, наверно, были мне больше понятны.
— Бедный мальчик!
Они немного помолчали, и затем Сесилио-старший снова вернулся к прерванному разговору.
— Асьенда в прекрасном состоянии! Нет ни одного клочка земли, который бы не давал урожая… И совсем иначе (я никак не могу понять это) обстоят дела в Эль-Альтосано, ты совсем забросил его, а ведь это твое личное владение…
— Нет, не мое, дон Сесилио, а дона Никто, как вы сами как-то сказали.
— Ох, и упрямый же ты, Педро Мигель! Ты уперся на своем, и нет сил выбить у тебя это из головы.
— Может, мое упрямство теперь совсем другого рода.
— Твое «может» показывает, что ты сам толком не знаешь причину своего упрямства.
— А к чему дознаваться, дон Сесилио?
— Да, ты прав. К чему узнавать путь, куда мы идем, если в конце концов мы попадаем совсем не туда, куда отправлялись?