— Ты не должен так поступать, — настойчиво возразил Коромото, сдерживая свою лошадь.
— Почему же? Ведь это единственное, что мне осталось сделать.
— Ну так я дальше не ступлю ни шагу.
В эту минуту в разговор вмешался Эль Мапанаре:
— Что так огорчило нашего приятеля? Уж на то она и война, — проговорил он, обращаясь к Хуану Коромото, и тут же, обернувшись к Педро Мигелю, добавил: — Можешь отправляться куда угодно, если тебе так больше нравится. Ты будешь единственным дезертиром, которому не влепят пулю в спину.
И Эль Мапанаре снова ехидно сказал Хуану Коромото, которого во что бы то на стало старался поссорить с Педро Мигелем:
— Пользуйся случаем, приятель. Гляди, а то в другой раз возможности спасти шкуру может и не представиться.
Хуан Коромото, взглянув через плечо на Эль Мапанаре, снова сказал Педро Мигелю:
— Я не хочу, чтобы ради меня ты менял свои решения. Не этого я ждал от тебя, но, коли уж так случилось, будь что будет.
Педро Мигель порывисто привстал в стременах, словно хотел поблагодарить друга, но тут же, переборов в себе доброе чувство, резко повернул коня к Большому дому.
Вдруг он осадил своего коня и приказал следовавшим за ним:
— Ждите меня здесь.
Педро Мигель подъехал к лестнице, ведущей в дом. Здесь он спешился и, вынув из ножен саблю, медленно стал подниматься по ступеням сквозь заросли бурьяна, тесно обступившего старый обветшалый дом.
На галерее Большого дома показался Сесилио-старший. Ударяясь о каменные плиты, зловеще звякали шпоры, угрожающе сверкала обнаженная сабля, а лиценциат Сеспедес, уперев руки в бока и по привычке глядя поверх очков, стоял и смотрел на поднимавшегося по лестнице человека.
— Гм! — хмыкнул стоявший внизу Эль Мапанаре. — У этого мантуанца, видать, не трясутся поджилки, когда перед его носом махают мачете. Не правда ль, друг Коромото? Вы-то ведь должны хорошо его знать еще с тех времен, когда величали его «ваша милость»?
Но Коромото, всецело поглощенный лишь тем, что творилось перед ним, не обращал на Эль Мапанаре никакого внимания.
Вдруг, совсем неожиданно, он увидел, как на плечо Педро Мигеля, поднявшегося на галерею, легла рука Сесилио-старшего. Педро Мигель вложил саблю в ножны и почтительно снял с головы шляпу, а лиценциат взял грозного повстанца под руку и повел внутрь дома.
Хуан Коромото облегченно вздохнул и вдруг услышал среди всеобщей тишины, которую сохраняли присутствовавшие при этой сцене повстанцы, зловеще-ехидный голос Эль Мапанаре:
— Гм! Вот ведь надо же, случилось такое несчастье, — остались мы, бедные негры, без своего командира. Потому как, коли меня не обманывают мои глаза, братец наш, который вошел в эту дверь, назад уж наверняка не выйдет, и это так же верно, как то, что вошел он со шляпой в руках.