Припоминая дядины рассуждения, Сесилио прекрасно видел скрытое в них желание чудаковатого наставника воспитать его в бунтарском духе; и если ему сейчас не хватало этого духа, то, во всяком случае, в нем зрело стремление перестроить жизнь, и даже с таким духовным багажом он мог стать в один прекрасный день деятелем, смело разрешающим проблемы всех людей.
Порукой тому были ежегодные успехи Сесилио в изучении различных наук, о чем он неукоснительно докладывал дону Фермину; на сей раз они подтверждались рассказом, пролившем бальзам на душу неудавшегося трибуна, о тех беседах-диспутах, которые он вел с Фермином Торо[20] и со своим учителем Хосе Луисом Рамосом[21], причем во время этих бесед Сесилио даже возражал им, если считал, что они в чем-либо ошибаются.
Сесилио-младший был скромным, лишенным зазнайства юношей, однако и ему было присуще тщеславие, унаследованное от горячо любимого отца, которого ничто так не радовало в жизни, — и Сесилио это знал, — как его успехи, на государственном поприще, сулившем столь большие надежды.
И в самом деле, дон Фермин был вне себя от счастья.
«Сыну только девятнадцать лет, а его уже слушают и с ним беседуют сам Фермин Торо и сам Хосе Луис Рамос!»
В день приезда Сесилио, перед тем как войти в зал, где находился виновник торжества, дон Фермин обратился к своим друзьям и политическим соратникам — тупоголовым консерваторам, как их называли либералы.
— Ты попроси, — сказал он одному, — чтобы Сесилио рассказал тебе о Фермине Торо, а ты, — сказал он другому, — заставь его рассказать о диспуте, какой он вел с Хосе Луисом Рамосом насчет происхожденья испанской строфики.
Прощаясь с друзьями, он проводил их до прихожей и там спросил:
— Ну, как вам понравился мой малыш?
— Я рот разинул от изумления, слушая его.
— И я тоже, Фермин, я тоже!
Но ему было мало поделиться своей радостью с единомышленниками-консерваторами, дон Фермин бросался на улицу в поисках противников-либералов, чтобы заставить их позеленеть от зависти.
Фермин Алькорта уже не поддерживал дружеских отношений с падре Медиавилья, и все из-за злосчастных газет; которые тот дал Педро Мигелю; из-за этих газет Педро Мигель чуть не взбунтовал всех рабов. Но именно со священником, как ни с кем другим, хотел встретиться сейчас Фермин Алькорта. Завидев падре, беседующего с хозяином лавки, Алькорта направился к нему со словами:
— Вот сейчас я тебя позлю!
Ответив на вопрос лавочника о здоровье сына, дон Фермин, не мешкая, приступил к делу:
— Да, Сесилио приехал в добром здравии и очень довольный. Он уже запросто встречается в Каракасе с самим Фермином Торо, а это значит немало. Его приглашают на званые вечера, и с ним ведут серьезные разговоры. Да вот, рассказывают, перед самым отъездом сюда он познакомился с нунцием папы римского, который по пути в Лиму остановился в Каракасе. Очень умный и ученый прелат. Сын рассказывает, что он прекрасно говорит по-латыни. А поскольку мой Сесилио тоже неплохо в ней разбирается, они подолгу беседовали на этом языке.