— Мысли! Боже правый! Уж этого-то я никак не ожидал! Мысли у негров!
Сесилио, повысив голос, продолжал:
— До каких пор вы будете закрывать глаза перед неизбежным свершением? Наши негры — это развивающаяся раса, они не временные жители на наших землях, и если весьма дурно поступили те, кто переселил их сюда с родных земель, то еще хуже поступаем мы, считая их чем-то чужеродным. Негры, которые живут и рождаются в нашей стране, по-прежнему непорочны и чисты душой, но они смешиваются со всей нацией и, становясь ее неотъемлемой частью, должны подчиниться ей. И наша задача — приобщить их к национальной душе, предоставив им частицу общекультурных завоеваний нации. А кстати, разве мы, белые, не должны быть благодарны неграм? Они возделывают для нас землю, добывают богатства наших недр, готовят нам пищу, кормят нас своим молоком, когда оно пропадает у наших матерей, негры служат нам и любовно ухаживают за нами и нашими детьми, развлекая их своими простодушными сказками, с которых начинается формирование наших душ.
Этот бурный поток слов казался неиссякаемым, и дон Фермин почел за благо уступить сыну.
— Хорошо, хорошо! Делай что хочешь, я ни в чем не буду тебе препятствовать.
Свои планы Сесилио начал претворять в жизнь с учреждения школы; на следующий же день первая в округе школа разместилась в бараке, где раньше помещались общие спальни рабов. Днем в школе занимались дети, которых обучала Луисана, с жаром взявшаяся за новое дело, представившее широкое поле деятельности для ее любвеобильной души, а по вечерам обучались взрослые, попечение над которыми взял Сесилио.
Сперва негры встретили нововведение с неудовольствием, цедя сквозь зубы:
— А как же праздники у креста?
Однако вскоре все пришли к заключению, что на состязания сказителей вполне будет достаточно субботних и воскресных дней. К тому же так приятно было усесться на скамейке в школе, сложить покойно руки, точно настоящие ребятишки, и, открыв от изумления рот, слушать Доброго Барчука, который говорит так складно, доходчиво и понятно. Этот мудрый наставник обещал обучить их таким вещам, благодаря которым они станут подлинными людьми.
Но, как водится, на ниве, взращенной любвеобильным сеятелем, не замедлили взойти плевела. Неожиданно отказались заниматься самые прилежные ученики, даже Хуан Коромото, так нуждающийся в грамоте, и тот заявил, что, коли он научится читать и писать, ему, мол, не надо будет выучивать стихи наизусть. А у порога школы ученики то и дело стали о чем-то шушукаться. Эти переговоры прекращались только при появлении учителя.