Разговор шел в основном о состоянии здоровья Брежнева, и о наших шагах в связи с его болезнью, обстановке в верхних эшелонах власти. Меня не зря считали умным и дальновидным политиком, с аналитическим складом ума. Я, как шахматист, просчитывал возможные варианты поведения тех или иных политических деятелей.
Начальник главного 4-го управления Чазов считал себя в негласной иерархии равным председателю КГБ. Доступ к генсеку и возможность влиять на него, давали ему основание так думать. Члены Политбюро старались ладить с начальником кремлевской медицины. Ко всему прочему именно его генеральный спрашивал о здоровье других членов Политбюро. И никто не знал, что именно он скажет за закрытыми дверями.
Лекарства, медицинская техника покупались иногда напрямую через КГБ, и резидентурам разведки поручалось немедленно и за свой счет найти требуемое лекарство. Иногда фармацевтическим компаниям специально заказывались препараты для нужд самого генерального секретаря.
Между мной и Чазовым существовала «близость, возникающая у тяжелобольного пациента с лечащим врачом». Она переросла в доверительные отношения, в то время когда его многие не любили и даже обвиняли в плохом лечении генерального секретаря.
Уже после смерти Брежнева, один из его помощников открыто обвинял в этом Чазова:
«Чазов — фигура зловещая, он не доктор, а бог знает кто еще, иначе не допустил бы такого лечения и смерти Леонида Ильича. Он всю информацию тащил в КГБ. И там решали, как лечить больного. Кто подсовывал ему зарубежные сильнодействующие таблетки? А знаете, какие за границей лекарства? Я могу сказать. Это были сильнодействующие средства. Они его и доконали. Пусть мне вторую руку отрежут, но я убежден, что Леонид Ильич умер не от инфаркта. Его напичкали этой дрянью. Тут Чазов, другие врачи не доглядели или уже не очень беспокоились о нем».
Виктор Голиков стал помощником Брежнева еще в Молдавии, проработал с ним дольше всех. Леонид Ильич ему очень доверял. После кончины Брежнева Голиков оказался не у дел и не мог скрыть недовольства новым руководством. Только этим можно объяснить его уверенность в том, что Брежнева уморили.
Меня беспокоило «разгоравшееся соперничество» между мной и Черненко. По мере того, как Брежнев слабел, Константин становился для него все более близким человеком. Он возглавляя общий отдел ЦК, контролировал всю работу партийного аппарата. Он не только информировал Брежнева обо всем, что происходит в партии, но и создавал иллюзию напряженной работы генерального секретаря.
Брежнев в последние годы так доверял Черненко, что подписывал принесенные им бумаги, не вникая в их суть.