— Понятно, — с грустью ответил генерал, — сколько времени на это понадобится?
— Не знаю, — отвечал Оппенгеймер, — может быть три, а то и шесть месяцев… С завтрашнего дня начнем работу, а возглавить ее должен Дэвид Грингласс, который занимается конструированием нашей бомбы.
— Но я уже назначил Фукса руководителем группы, — возразил генерал.
— Он еще не вернулся из Нью-Йорка, — сообщил Оппенгеймер, — а здесь возможна аналогия с нашими разработками и кто, если не Грингласс, должен возглавить группу конструкторов?
— Хорошо, я не возражаю против кандидатуры Грингласса, — согласился Гровс, — но о какой нашей бомбе идет речь? Есть уже трофейные и по их образцу можно изготовить свои! Зачем изобретать велосипед?
— Генерал, ты предлагаешь свернуть все исследования? — в недоумении спросил Оппенгеймер, — тогда отдай приказ, чтобы с учеными, незадействованными в изучении немецкой бомбы, разорвали контракт и отпустили их домой!
— Я не могу отдать такой приказ, — разозлился Гровс, — это не в моей компетенции! С другой стороны, если мы разорвем сейчас контракты и отпустим огромное количество ученых, это вызовет подозрение в научной среде многих странах. Будет понятно, что мы с тобой воспользовались трофеем и не создали своей бомбы. Ты хочешь, чтобы весь мир знал: отец нового оружия — американский физик Оппенгеймер?
— А кто теперь в это поверит? — усмехнулся Оппенгеймер, — все кто занят в Манхэттенском проекте будут осведомлены, мы тупо повторим то, что изобрели немцы!
— А кто поверит им? — резонно заметил Гровс, — и кому из них придет в голову, рассказывать об этом? Да и кому они скажут? Прессе? Радио? Это строго засекреченная информация и каждый подписывал контракт, где записано, что за разглашение государственной тайны в течение 50 лет с момента подписания контракта — электрический стул! Они же не самоубийцы, Роберт!
— Конечно, нет, Гровс! — со злостью ответил Оппенгеймер, приблизившись к бомбе, — это только моя Джейн — самоубийца! Остальные все жить хотят!
Гровс молчал, а Оппенгеймер, как будто проснулся и проявил интерес к немецким разработкам. Он подошел к плутониевой бомбе и осматривал ее со всех сторон. На его лице сначала появилось гримаса зависти, спустя несколько минут — злобы и отчаяния, что свидетельствовало о травмированном тщеславии ученого. Плюнув на бомбу еще раз, он направился к выходу.
Спустя два дня в Лос-Аламос вернулся Клаус Фукс. По пути из Нью-Йорка он заезжал в Чикагскую Металлургическую лабораторию, участвующую в Манхэттенском проекте и встречался с лауреатом Нобелевской премии Джемсом Франком, бывшим геттингенским профессором. Оппенгеймера уже мало интересовали его частые отлучки и объяснения задержки из командировки, и он слушал их, пропуская информацию меж ушей. А Фукс с этого дня намеревался собирать подписи под петицией, текст которой они с Франком сочинили вместе. Джемс пообещал Фуксу, что соберет подписи всех ученых Чикагского университета после того, как Фукс завершит это в Лос-Аламосе.