— Почему так долго? — спрашивал Трумэн, — нужно ускорить работы! Бомбы у нас есть, а вы тянете время. Разве нельзя в целях испытания сбросить с самолета одну из них на полигоне?
— Нельзя! Все три бомбы разобраны, сэр, — отговаривался Гровс, — нам нужно время, чтобы досконально скопировать их. Иначе останемся на долгое время без собственной, которую можно изготовить только по типу немецких!
— Что это значит? — взвизгивал Трумэн.
— Это значит, сэр, что разобранные бомбы нельзя сбросить с самолета, — с иронией отвечал генерал, — кроме того, никто, в том числе и Оппенгеймер не дает гарантий, что можно изготовить собственные по незавершенным исследованиям. Все идет по намеченному плану и ускорение работ в данном случае лишь навредит их качеству. Вначале мы их «просветили», чтобы понять, как безопасно разобрать эти изделия, теперь досконально изучаем систему подрыва плутониевых имплозионных бомб. Это очень сложное устройство! Я уже неоднократно говорил, сэр, что мы планируем испытание одной из бомб не ранее середины июля.
— Но не позже! — вскрикнул Трумэн, — на 16 июля намечается конференция «большой тройки» вПотсдаме и я к этому дню должен знать, как мне разговаривать со Сталиным?
Трумэн все чаще приходил к выводу, что целью атомной бомбардировки должна теперь стать Япония, находившаяся в состоянии войны с США. Вскоре его вывод подтвердил совет по международным отношениям и даже наметил цели — японские города Хиросима и Нагасаки. При этом Советскому Союзу нужно показать — кто теперь в мире хозяин? Президент еженедельно торопил Гровса, он хотел как можно скорее иметь козырь против Сталина в Потсдаме. Тогда можно было бы напугать советского генералиссимуса новым оружием, чтобы добиться преимуществ в послевоенном устройстве Европы. Трумэн считал, что "размахивая атомной дубинкой против русских парней, он надавит на Сталина", и сделает его послушным, как школьника.
Каждый раз, возвращаясь в Лос-Аламос, Гровс собирал большие совещания и, в свою очередь, требовал ускорить работу. Оппенгеймер возражал и скептически относился к спешке, он откровенно смеялся над Трумэном и предостерегал о возможном отказе. Его поддерживал работающий в Манхэттенском проекте великий физик-атомщик Энрико Ферми, но в отличие от Оппенгеймера прогнозировал апокалипсис. Посмеиваясь, Ферми предлагал пари — подожжет ли бомба атмосферу Земли или нет? Будет ли при этом уничтожен только штат Нью-Мексико или весь мир? Как выясниться позже, он умышленно вел себя таким образом, чтобы вызвать у всего ученого состава страх перед атомным оружием.