— Что пехота! Она думает, танкистам легко воевать. Сел за рычаги, надавил на педаль — и поехал. Ни тебе вещевого мешка за плечами, ни автомата на шее. А на деле? Пехота-то отшагала, добралась до привала и храпи, пока не поступит сигнал с кухни. А наше дело — дуй без передыха. Остановился на привал — осмотри, на дневке — обслуживай, на отдыхе — ремонтируйся...
— Зато ты за броней сидишь. На пули да на фугаски поплевываешь. Разве что бронебойного боишься. А пехота, та только гимнастеркой прикрыта. Земля, конечно, укрытие надежное, но ведь в атаку окоп с собой не потащишь. Вот и идет пехота в открытую, навстречу пулям да снарядам. Хорошо, если впереди танки!
— Оно, конечно, так. Да все же надо бы облегчить труд танкиста, а особенно механика. Возьми, к примеру, летчика: слетал, отбомбился, сел на аэродроме, вышел из самолета, приложился к колесу — и в столовую. А самолетом технари занимаются. Осмотрят, заправят, все честь по чести. Вот бы и у нас так. Пусть механик сохраняет силы для боя...
— Нет, друг, на это много людей надо.
— Оно понятно. Я так, к слову... Иногда, знаешь, за минутку отдыха все бы отдал. А насчет того, что людей много надо, это еще бабушка надвое сказала. Не больше ли мы теряем, когда механик ходит полусонный?
— Война, брат! Прикончим Гитлера, тогда отоспимся вволю.
— Нам и после войны спать не придется. Работы хватит и в городе, и в деревне...
Мы с Инякиным удовлетворенно и понимающе переглянулись и отошли.
...Оперативная группа штаба корпуса меняла свой НП. Сумерки уже окутали лес, когда генерал Панов, подтянув пояс кожаного реглана, направился к машине и на ходу крикнул нам:
— Я поехал. До свидания!
— Далеко ли, Михаил Федорович?
— Поглубже в фашистский тыл. Я ведь старый окруженец, — пошутил он, — мне не привыкать.
Машина генерала побежала в направлении Пуховичей. За ней юркнули «виллисы» со штабными офицерами.
На прежнем НП остались командующий бронетанковыми войсками фронта генерал Орел, я, несколько штабных офицеров и только что подъехавший с ремонтными летучками инженер-полковник Зельцер. Мы решили заночевать здесь, чтобы ночью не плутать в лесу. Закурили, потолковали и прилегли кто на чем. Сон уже стал одолевать меня, когда со стороны Бобруйска послышались автоматные очереди. Я прислушался и толкнул сонного Зельцера:
— Автоматы не наши!
— А кто их узнает, — отмахнулся Зельцер, но тоже стал прислушиваться.
Выстрелы то затихали, то повторялись. Они дробно раскатывались в лесной тиши, все время приближаясь. Через двадцать — тридцать минут мы уже точно могли определить, что бьют немецкие автоматы — у них свой, низкий лающий «голос».