Ужин был подан знатный – зажаренные цесарки, отличный гусиный паштет, пышные пироги с рыбой и много вина, но Монтелеони и не притронулся к еде, лишь осушал кубок за кубком, не останавливаясь, при этом, когда подносил вино ко рту – рука несколько раз дрогнула, отчего на белоснежных кружевных салфетках появились рубиновые капли. Волнение графа было заметно и невооруженным глазом, но опытный в вопросах ведения беседы Ванди деликатно молчал, ожидая, когда дож сам заговорит о причинах своего столь необычного состояния.
– Ванди, я не могу поверить, что сегодняшний день наступил… – наконец, не выдержал граф и поднял кубок, – Выпьем же, мой друг, выпьем за нашу необычайную удачу! Сегодня схватили предводителя мятежников! Того, за кем охотились так долго! И Маринелла Д’Алесси наконец-то моя… Я столько мечтал об этом, но даже и думать не смел, что она окажется вот так, целиком в моей власти, когда никто из многочисленных влиятельных друзей, что вереницей окружали ее, не позволяя подступиться, не даст и гроша за ее жизнь… Теперь, когда она преступила законы Республики, ее судьба зависит лишь от меня. Потому я и увез графиню сюда так поспешно. Если бы мы остались в Венеции, Великий дож судил бы мятежников. Им бы не избежать тюрьмы, а может, и смерти. Я ничего не смог бы сделать.
– Господин, ума не приложу, чем эта женщина приворожила вас, – заметил между тем Ванди осторожно. – Вы – виднейший деятель Венецианской республики, непревзойденный военачальник, один из светлейших умов на всем Средиземноморье! Вы – дож, позвольте напомнить, избранник народа и практически наместник бога на Земле! А она – всего лишь какая-то мятежная испанка!
– Не знаю… – Монтелеони вздохнул, – Понимаю, друг мой, что вы правы во всем. Я люблю и ненавижу ее одновременно. Будто потерял рассудок. Не могу думать ни о ком другом, с тех пор, как увидел ее! Другие женщины словно перестали существовать. Проклятый Альварес свел меня с ней и сломал мою жизнь. Чтоб ему вечно гореть в аду после смерти!
– А я предлагал пустить на дно парочку его кораблей, – мимоходом заметил Ванди. И Монтелеони усмехнулся.
– Так дела не делаются в политике, – ответил он.
– Всегда можно свалить это на пиратов, – Ванди сделал глоток и закатил глаза к потолку, вино было божественным!
– Это уже лучше, – Монтелеони одобрительно кивнул и тоже приложился к напитку.
– Я вижу, как горят ваши глаза, когда вы говорите о ней, – быстро добавил Ванди, после чего повисло молчание. Граф надолго задумался, осушил еще пару кубков, деликатный гость тактично не перебивал его мыслей, а после Монтелеони продолжил, как если бы говорил, обращаясь не к собеседнику, а к себе самому: