то, в чем он решительно отказал нам в отношении спекулятивного интереса.
Все интересы моего разума (и спекулятивные и практические) объединяются в следующих
трех вопросах: 1. Что я могу знать? 2. Что я должен делать? 3. На что я могу надеяться?
Первый вопрос чисто спекулятивный. Мы исчерпали (смею надеяться) все возможные
ответы на него и наконец нашли такой ответ, который должен, правда, удовлетворить
разум, и притом имея на это основание, если он не обращен на практическое. Однако от
двух великих целей, на которые, собственно, были направлены все стремления чистого
разума, мы остались столь же далеки, как если бы мы с самого начала ради своего
спокойствия отказались от этой задачи. Итак, если речь идет о знании, то по крайней мере
достоверно и определенно то, что это знание относительно указанных двух проблем
никогда не может стать нашим достоянием.
Глава 21
Второй вопрос чисто практический. Как таковой, он может, правда, принадлежать чистому
разуму, но в таком случае этот вопрос не трансцендентальный, а моральный, стало быть, наша критика сама по себе не может заниматься им.
Третий вопрос, а именно вопрос о том, на что я могу надеяться, если делаю то, что мне
надлежит делать, есть вопрос одновременно практический и теоретический, так как
практическое служит лишь руководством для ответа на теоретический и, если пойти еще
выше, на спекулятивный вопрос. Действительно, всякая надежда имеет в виду блаженство
и в отношении практического и в отношении нравственного закона составляет то же самое, что знание и закон природы в отношении теоретического познания вещей. Первая приводит
в конце концов к заключению, что нечто (определяющее конечную возможную цель) существует, потому что чему-то надлежит произойти; а второе приводит к заключению, что
нечто существует (действуя как высшая причина), потому что нечто происходит.
Блаженство есть удовлетворение всех наших склонностей (и extensive по их многообразию, и intensive по их степени, и protensive по продолжительности). Практический закон, основывающийся на мотиве блаженства, я называю прагматическим (правило
благоразумия); а закон (если такой закон существует), имеющий своим мотивом только
достойность счастья, я называю моральным (нравственным) законом. Прагматический
закон советует, что нужно делать, если мы хотим быть причастными к блаженству, а
нравственный закон повелевает, как мы должны вести себя, чтобы быть лишь достойными