Я останавливаюсь посреди дороги, съехав на обочину, жажду испытать на собственных ногах это тепло, словно получить разрешение от мест, по которым ходили мои предки кочевники. Выхожу из машины, разуваюсь, асфальт тоже впитал в себя лучи солнца, накалившись до предела. Стопы начинает жечь, но я терплю эту пытку, уверенно шагаю в сторону той границы, где уже рассыпан ковром песок, подхожу и, наконец, ощущаю ту самую необузданную силу, льющуюся потоком огня. Всматриваюсь вдаль, выискиваю в ней все ответы, которые не дают мне покоя, переживания за семью, за свою любимую, за то, что приходится скрывать перед ней, не желая причинить боль. Амина не заслуживает такой боли, ни от кого вообще, но я метаюсь, совесть говорит об одном — что мать для девушки целый мир, с которым она не успела попрощаться, получить свои ответы, а сердце просит уберечь от этого знания до лучшего времени, до более спокойного, когда Амина будет больше доверять мне, разделит со мной нашу совместную жизнь. Совесть и сердце правы по-своему, у каждой стороны свои оборотные значения, и выбирая лучшее из двух зол, лучше вообще не выбирать ничего. Чувствую, что пытка оборачивается уже больше наказанием для самого себя, я вынимаю свои ноги из песка, затем возвращаюсь к машине, получив то, чего хотел, того самого раскаленного тепла, чтобы кожей ощущать свои родные корни.
На пороге родительского дома меня встречает служанка, с опущенной головой, приветствует и сообщает, что отец у себя в кабинете. Благодарю её, затем поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Вспоминаю себя мальчишкой, носившемся по ней, и, как мама постоянно ворчала на меня, боясь, что я сверну себе шею. Волшебное, беззаботное детство, никаких жёстких ограничений, ничего такого, что могло способствовать разрушению до конечного остатка, как практически сейчас. Бесконечный контроль над каждым действием, над каждым сказанным словом, будто находимся в западне, среди которых нет настоящих людей. Остановился возле дверей в отцовский кабинет, ещё раз обдумывая все свои вопросы и ответы, которыми я намерен поделиться с ним. Только собираюсь постучаться, как вдруг меня хлопают по плечу сзади, слегка дёргаюсь от неожиданности и резко разворачиваюсь. Передо мной во всей красе стоит Бахтияр, ухмыляется, злорадствует, что сумел воспроизвести эффект неожиданности.
— Ну что, брат, совсем уже ослепился своей любовью к Амине, смотри, ведь я мог и перерезать тебе горло, — оскалился, глаза сверкают, особенно это было видно после последней фразы.
— Оставь свои фокусы, — сбрасываю его руку, и с ненавистью смотрю в упор, — Только посмей приблизиться к Амине хоть на шаг, узнаешь, на своей шкуре ощутишь, что такое быть внезапным.