достаточно старой и во многом утопической
позитивистской программы построения исторического исследования. Именно позитивисты считали возможной и необходимой абсолютную автономизацию историка от исследуемых им исторических событий, именно они намеревались давать абсолютно непредвзятое описание фактов, обозреваемых якобы извне. Современная история науки далека от подобных поспешных деклараций. Уже достаточно давно утвердилось мнение, что «историк активно вовлечен в процесс создания исторических фактов» [130, р. 42], или, говоря более метафорично, что «историк, будучи лишен своих фактов, теряет опору и становится поверхностным; но факты, лишившись своего историка, становятся мертвыми и бессмысленными» [62, р. 30].
Однако для истории психиатрии конца 60–х, находившейся под сильнейшим прессом профрейдовского мифотворчества, воскрешение позитивистского идеала исторического познания было скорее благом, нежели бедой. Именно благодаря подобному позитивистскому оптимизму, Элленбергер на самом деле представил ряд фактов, которые оказались более основательными и убедительными, нежели бытовавшие до тех пор предубеждения. Он убедительнее, чем кто–либо, показал, что психоанализ — это не только Фрейд, а еще, например, и Юнг, что это движение отнюдь не плод гениальных свершений одного–единственного творца, произведшего его на свет, образно говоря, «ех nihilo». Он также представил ряд фактов, с которых, собственно, только и может начинаться историческая критика того же Юнга. Иное дело, все ли эти «факты» нам следует воспринимать как окончательные истины, и, вообще — насколько осуществимы намерения излагать только факты, абсолютно свободные от каких–либо интерпретаций. Повторюсь: с учетом вышеописанной атмосферы, царившей на тот момент именно в истории психиатрии, подобный радикализм был, как мне представляется, вполне уместен. Более того, не снабди Элленбергер свое исследование столь сильными и категоричными обещаниями излагать «факты, и только факты», оно, скорее всего, бесследно исчезло бы в клубах фрейдистской пропаганды.
В одной из своих более поздних публикаций Анри Элленбергер окончательно сформулировал собственную «тройственную» модель освоения исторических фактов, приверженность которой, скорее всего, и сделала его работы столь сильным оружием против фрейдистской или юнгианской апологетики, царившей во времена написания «Открытия бессознательного». Исторические исследования Элленбергера оказываются по–настоящему интересными и полезными даже сейчас (несколько десятилетий спустя), прежде всего потому, что их автор никогда не удовлетворялся общепринятым мнением, а настаивал на том, что любое историческое событие следует рассматривать с трех различных позиций: