История посвящения в шаманы, приключившаяся с другим классиком динамической психиатрии — К.–Г. Юнгом, отличаясь от фрейдовской в некоторых деталях, в целом воспроизводит, по мнению Элленбергера, ту же самую схему. Однако, переходя к рассмотрению «творческой болезни» у Юнга, имеет смысл отметить следующее: для установления такого иррационального фактора в биографии основателя аналитической психологии Элленбергер созрел не сразу. В статье 1961 г. [74] он заканчивает свой патобиографический экскурс Фрейдом, а о Юнге начинает говорить в этом ключе лишь спустя три года — в статье «Концепция творческой болезни». Вероятно, это связано с тем, что основной биографический источник по Юнгу («Воспоминания, сновидения, размышления») появился лишь в 1962 г.
Начинает Элленбергер с общеизвестного. Некоторое время между Фрейдом и Юнгом имело место интенсивное общение, которое сам Фрейд любил выдавать за отношения наставника и ученика. Роль учителя и повелителя он, естественно, оставил за собой, а Юнгу любезно пожаловал титул преемника или, как он выражался в разгар их сотрудничества, «кронпринца». Юнг поначалу колебался, не принять ли ему это рукоположение в престолонаследники. Однако в конце концов акт инициации юного шамана Юнга (по сценарию, угодному его старшему коллеге Фрейду) не состоялся. Более того, те изменения в личности Юнга, которые, по мнению Элленбергера, есть смысл называть подлинной «творческой болезнью», начали проявляться в декабре 1913 г., т.е. спустя всего лишь пару месяцев после его окончательного разрыва с основателем психоанализа.
Так же, как и у Фрейда, начало болезни совпало у Юнга с началом «изоляции», однако характер этого ухода «в себя» был несколько иным: если у Фрейда изоляция, как показал Элленбергер, носила в основном ошибочный, надуманный характер, то у Юнга, как мне кажется, она превратилась в намеренную или даже демонстративно–подражательную. Еще в 1909 г. он покинул свой пост в Бургхёльцли по причинам, которые до сих пор остаются непонятными. Можно предположить, что в своем непосредственном руководителе Ойгене Блейлере Юнг одно время рассчитывал увидеть шамана–наставника, однако, как и в случае с Фрейдом, контакт, необходимый для инициации, установить не удалось. С другой стороны, еще незадолго до всплеска болезни он оставался на ведущих позициях в Международной психоаналитической ассоциации, а также числился приват–доцентом в Цюрихском университете. И вдруг, к концу 1913 г., он совершенно внезапно оставил эти официальные учреждения и, как повествует традиционная юнгианская легенда, предался изучению коллективного бессознательного, уединившись в своем уютном доме в Кюснахте, что неподалеку от Цюрихского озера. С 1914 по 1919 гг. он резко снизил масштаб своих публикаций и замкнулся в узком кругу ближайших единомышленников. Именно наличие этого «узкого круга посвященных», как отмечает Элленбергер, заставляет считать заявления Юнга о том, что в этот период он был всеми отвергнут и пребывал в глубокой изоляции, несомненным преувеличением [80, р. 673]. Но что, спрашивается, мешает нам предположить, что это не просто преувеличение, а намеренная дезинформация, порожденная желанием