Вышесказанное естественным образом подталкивает нас к мысли о том, что «творческую болезнь», по крайней мере у Юнга, нельзя считать болезнью в строгом смысле слова. А как бы отнесся к подобному мнению Элленбергер? В целом он, судя по всему, намеревался представить это понятие в виде объективного медицинского диагноза. Однако, если мы вспомним данную им общую характеристику «творческой болезни», то там все же можно расслышать некоторые нотки условности и метафоричности. Во–первых, он говорит, что точное определение этого заболевания с точки зрения традиционной медицинской классификации весьма затруднительно, ибо оно может принимать самые разнообразные формы: невроза, психосоматического расстройства или, например, психоза. Но еще важнее то, что иллюстрируя его проявления на примере практики посвящения в шаманы, он сам настаивает на том, что не стоит спешить квалифицировать носителей этой традиции как обычных психиатрических пациентов. Дело в том, что у этого, как он выражается, «странного психоза» отсутствует едва ли не главный признак болезни в традиционном смысле слова — непреднамеренность. «Творческая болезнь» у юношей, обучающихся шаманизму, начинается и, что самое необычное, прекращается строго «по сценарию»: сразу же после обретения соответствующего социального статуса. А это дает нам повод считать, что и они, примерно так же, как и Юнг, скорее, имитируют болезнь, нежели действительно болеют. И поводом для этой имитации служит все то же извечное стремление обрести влиятельное положение в жизни общества.
Нужно отдать должное самокритичности Элленбергера, признавшего в конце своей статьи, что вводимая им диагностическая категория действительно далеко не всегда относится к непреднамеренным психическим расстройствам, т.е. заболеваниям в полном смысле слова. «Примеры Фрейда и Юнга, — признается он напоследок, — показывают, что творческая болезнь, явление уникальное и совершенно спонтанное по своей сути, иногда может становиться прототипом для стилизации «под творческую болезнь» и в таком виде воспроизводиться во множестве последующих примеров» [76, р. 340]. Далее Элленбергер напоминает, что Юнг был первым, кто предложил Фрейду взять за правило проведение учебного анализа со всеми новичками, желающими стать полноправными психоаналитиками. «Любопытно, — отмечает Элленбергер, — что именно в юнгианской школе впоследствии произошло соединение практики тренировочного анализа с традициями, взятыми из практики шаманических инициаций» [76, р. 340]. Ничего странного, на наш взгляд, в этом нет: человеку, который сам предпринял попытку подобной стилизации, вполне могла прийти в голову идея о том, что избранный им прототип может стать объектом для дальнейшего тиражирования. Нет также ничего странного и в том, что мало кому из юнгианцев последующих поколений, занимавшихся и занимающихся, по сути дела, «стилизацией под стилизацию», удавалось более или менее приближенно воспроизвести изначальный прототип «творческой болезни» — со всеми связанными с ней опасностями, но также и со всеми даруемыми ею привилегиями.