Выдвижение Элленбергером гипотезы о том, что Юнг перенес «творческую болезнь», не может быть признано бесплодным, даже если наша оценка использования Элленбергером этой диагностической категории окажется еще более радикальнокритической. Мы, например, можем применить к Элленбергеру ту же самую методику, которой он пользуется, выдвигая тезис о личностной подоплеке различных психиатрических открытий. Если некоторые из научных теорий Бёртона, Мореля, Павлова, Фрейда, Юнга и ряда других психиатров, были, как утверждает Элленбергер, средством маскировки их собственного душевного страдания, то почему бы не предположить, что понятие «творческая болезнь» введено Элленбергером для сокрытия некоей сильно тревожившей его мысли. Вполне возможно, что Элленбергер был просто шокирован тем, что история дисциплины, в исследование которой он вложил все свои духовные силы (имеется в виду динамическая психиатрия), оказалась переполнена фактами, необычайно далекими от науки и напоминающими, скорее, историю первобытных орд или древних мистических сект, не говоря уже о многочисленных фальсификациях и заведомо ложных обвинениях, столь обильно присутствующих в истории психоанализа. Если принять это предположение, то допустимо и следующее: желая хоть как–то рационализировать этот материал, чтобы сохранить за психоанализом право претендовать на место в научном мире, Элленбергер и выдумал понятие «творческая болезнь». Подтасовка фактов, замеченная Элленбергером в юнговском обосновании теории архетипов коллективного бессознательного, тоже могла быть одним из поводов для выдумывания концепции «творческой болезни»: одно дело сказать, что архетипы суть продукт воспаленного разума, а совсем иное — признать их изобретателя вполне сознательным и вменяемым лжецом. Я не исключаю, что именно так и было, но, повторюсь, даже в таком случае рассуждения Элленбергера не могут считаться бесплодными: ведь ему почему–то пришлось выдумывать его, так вот это почему–то — уже само по себе переводит психоанализ в контекст, принципиально отличный от того, в котором он подавался во времена Элленбергера, а зачастую подается и сейчас.
«Парадигматические пациентки*
В уже рассматривавшейся нами работе «Психиатрия и ее неизвестная история» Элленбергер, параллельно с анализом трансформации личных психологических переживаний в научные теории, затрагивает еще один чрезвычайно важный аспект личностной подоплеки многих психиатрических открытий, явившийся для последующих поколений критиков Юнга одним из приоритетных объектов исследования. Речь идет о специфических достаточно тесных и порой даже весьма двусмысленных отношениях, складывающихся у того или иного психиатра с кем–то из его пациентов (как правило, отмечает Элленбергер, это пациент