Поскольку, по мнению Хоманса (подкрепленному его знакомством с неизвестной Элленбергеру перепиской между Фрейдом и Юнгом), творческий кризис у Юнга начался еще до его мистической встречи с вымышленным духовным гуру по имени Филемон, вновь оказывается актуальным вопрос о том, не коренился ли этот кризис в его драматических отношениях с основателем психоанализа. Автор «Открытия бессознательного», как мы помним, отвечает на него отрицательно. В этом плане он сильно расходится с оценками, характерными для представителей психоаналитической школы. Фрейд и многие его последователи предпочитали и предпочитают считать юнговский разрыв с их движением еще одним проявлением извечной эдиповой драмы. Именно так разрыв Юнга с Фрейдом подается в работах таких влиятельных историков психоанализа, как Эрнест Джонс [104] или Пол Розен [157]. Согласно стандартной психоаналитической интерпретации, Юнг испытывал по отношению к Фрейду типичный «сыновний комплекс» со всеми вытекающими отсюда последствиями, включая и жажду отцеубийства, которая якобы и нашла свое символическое воплощение в отрицании фрейдовской теории. В противовес этому Элленбергер показал, что превращение Юнга в очередного «Эдипа» — результат ошибочного перенесения личного опыта самого Фрейда на другого человека. По его мнению, такая оценка совершенно нелепа в свете глубоких различий, присутствующих в биографиях обоих участников конфликта. «Некоторые аспекты юнговского мышления, а также его расхождения с Фрейдом, — читаем мы у него, — могут быть объяснены спецификой его семейных отношений. Фрейд был любимым первенцем своей красивой молодой матери, тогда как у Юнга перед глазами был образ амбивалентной женщины, выглядевшей весьма непритязательно. Идея о том, что каждый маленький мальчик должен быть влюблен в свою мать и испытывать в этой связи враждебность по отношению к собственному отцу, казалась ему совершенно абсурдной» [80, р. 662] Основываясь на этом наблюдении и ряде других аргументов, Элленбергер счел, что начало «творческой болезни» у Юнга нет смысла увязывать с его отношениями с Фрейдом, а, напротив, следует отнести к периоду, последовавшему за разрывом этих отношений.
В свою очередь, Хоманс, хотя и отказывается от хронологии кризиса, предложенной Элленбергером, и, на первый взгляд, даже вроде повторяет ход мыслей Фрейда и его сторонников, на самом деле вовсе не собирается реставрировать ортодоксальную фрейдистскую точку зрения. Его гипотеза относительно характера и истоков «творческой болезни» Юнга имеет более изощренный характер и базируется на глубинно–психологических теориях постфрейдистской эпохи: «Движущие психологические мотивы взаимоотношений между Фрейдом и Юнгом не тождественны тому, что в классическом психоанализе принято называть регрессивным неврозом переноса, для которого характерны: соперничество с фигурой отца, ревность, агрессивность, восстание против авторитета, состязательность, чувство вины и расстройство функции объектной любви. В данном случае присутствовали также и темы, характерные для нарциссизма: самость и ее объекты; эмпатия и переживания по поводу ее отсутствия; самоутверждение, чувство стыда и подчиненности; идеализация и грандиозность; а также желание и одновременно боязнь психического слияния. В отношениях между Фрейдом и Юнгом действительно имел место перенос, но это был перенос нарциссического типа» [95, р. 37]. Благодаря введению понятия нарциссического переноса, Хомансу удается значительно «глобализировать» историю болезни и обнаружить ее следы не только в странных видениях, настигших Юнга уже в зрелом возрасте, но и на более ранних этапах его жизни, например, в общении с Фрейдом, и даже еще раньше — в детских переживаниях. Понятие психологического нарциссизма представляется Хомансу более содержательным с эвристической точки зрения, ибо позволяет задуматься о построении единой концепции эволюции юнговской мысли. Гипотеза о патологическом нарциссизме Юнга вбирает в себя основное достижение концепции Элленбергера (рассмотрение патологии параллельно с креативностью), но, в отличие от понятия «творческая болезнь», распространяется и на самые ранние периоды эволюции взглядов и личности великого швейцарца.