— Оставь, Жак. Опять ты… Папа умер и унес с собой в могилу всякую надежду на новый Крестовый поход. Даже ты должен понимать: без поддержки Рима у нас нет шансов выжить.
— Я этого не допущу.
Папа Николай IV, первый в истории католичества Папа-францисканец и сторонник рыцарей ордена тамплиеров, тщетно пытался заручиться поддержкой для нового Крестового похода. Он созывал синоды, пытаясь объединить тамплиеров и рыцарей ордена Святого Иоанна.>[3] Он собрал средства для снаряжения двадцати судов, рассылая эмиссаров повсюду, даже в Китай, и способствуя развитию новых военных альянсов. Однако несколько дней назад шестидесятичетырехлетний Папа скоропостижно скончался в Риме.
— Многие в Риме считают смерть Николая не случайной, — заговорщическим тоном сообщил Годен.
Лицо де Моле напряглось.
— Что?
— Его преданность церкви была неоспоримой. Однако Папа нажил себе много врагов, особенно во Франции. — Великий магистр поднял дрожащую руку. — Как известно, король Филипп предпринимает решительные меры, чтобы финансировать свои военные кампании. Сажает в темницы евреев, чтобы завладеть их имуществом. Обложил пятидесятипроцентным налогом французское духовенство. Папа Николай выступал против этого.
— Вы, конечно же, не утверждаете, что Филипп убил его?
Великий магистр закашлялся, прикрыв рукавом рот. Когда он убрал руку, на ткани остались капли крови.
— Просто знай, что Филипп жаждет диктовать свою волю Риму. У церкви же есть куда более серьезная проблема. Иерусалим подождет.
Де Моле долго молчал. Затем взгляд его вновь встретился с глазами Тибо Годена.
— Вы знаете, что покоится под храмом Соломона. Как вы можете отказываться от дальнейшей борьбы?
— Мы всего лишь люди, Жак. Господь сам защитит то, что покоится там. Неразумно думать, что в наших силах что-либо изменить.
— Отчего вы так уверены?
Годен нашел в себе силы слабо улыбнуться.
— Надо ли мне напоминать тебе, что на протяжении веков, до нашего прихода в Иерусалим, очень многие бились за право хранить эти секреты? Мы играли лишь незначительную роль в этом наследии, но я уверен, что мы не последние. — Магистр помедлил. — Мне известны твои помыслы. Ты силен духом. Люди уважают тебя и прислушиваются к твоим словам. И когда я уйду, ты наверняка попытаешься идти своим путем.
— Разве не в этом наш долг? Разве не в этом мы присягали Господу?
— Наверное… Но может статься, то, что мы прятали все эти годы, придется открыть миру.
Де Моле склонился ближе к изможденному лицу Великого магистра.
— Но это уничтожит все, во что мы верим!
— И на этом месте появится нечто более прекрасное. — Голос Тибо Годена упал до шепота. — Вооружись верой, друг мой. Вложи меч в ножны.