У Рут возникает странное ощущение. Ей кажется, что Пирс курит не табак, а время. Говорят, умелый мастер сворачивает четыре таких самокрутки за минуту. Пятнадцать секунд сгорают в пламени, в опасной близости от рта Бенджамена Пирса.
— Я заправляю в конторе. Но сейчас я обул сапоги разъездного агента. Я выехал за искрами, девочка. Светит крупный куш, я хочу, чтобы ты охраняла меня.
* * *
Искры, искры, искорки.
Никто из ныне живущих не помнит те времена, когда родились первые дети с искрами. Божье благословение, метка дьявола, каприз природы — поколения сменились со дня начала. Христофор Колумб зашёл в бухту Бариэй, Америго Веспуччи — в залив Маракайбо, Жак Картье прибыл на остров Ньюфаундленд, а в мире повсюду уже рождались дети, в которых горела крошечная, но вполне различимая искра.
Хуан Ортега из Мадрида взглядом мог поднять пёрышко. Только пёрышко, ничего тяжелее пера. Ли Фу из Бэйцзина наливал воду из кувшина в чашку — и струйка меняла направление без видимой причины. Текла вниз, потом вдруг загибалась кверху смешным фонтанчиком. Ты моргнул, а вода уже вернулась к своему естественному току. Альбер Бенаквиста из Шуази-ле-Руа мог поднять отцу, матери, другу — кому угодно! — температуру тела. На три сотых градуса, может быть, даже меньше. Отец, мать, друг не замечали перемен, но факт оставался фактом.
Алёшка Сотников из Рязани дыханием зажигал лучину. Фатима из Самарканда брала в руки розу, накалывала палец о шип — и лепестки меняли цвет на более тёмный.
Примеры множились, дети рождались.
Священнослужители, как бы ни звали они своего бога, не успели определиться, по чьему ведомству проходят носители искр. Споры длились, зажглись и погасли костры, встали и разрушились алтари. Но было поздно: сперва искрящая детвора была в меньшинстве, потом вышла вровень с остальными, далее — большинство, подавляющее большинство. В конце концов каждый ребёнок появлялся на свет, неся в себе ту или иную искру.
Дети выросли. У них родились свои дети.
Искры стали обыденностью.
Чепуха, не стоящая внимания. Искру не к чему было приспособить, так слабо она горела. Искру нельзя было объявить вне закона, как нельзя сделать преступлением наличие носа или ушей. Малыши играли со своими искрами, хвастаясь перед сверстниками. Подростки не видели в искрах ничего такого, что могло бы принести пользу или помочь выделиться. Взрослые забывали о своих искрах в суете дел, забывали и не вспоминали даже на смертном одре.
История сохранила имя: Ян Голуб из Праги. Пьяница, умирающий от желания опохмелиться, он предложил кабатчику Новаку купить у него искру. Новак, человек с оригинальным чувством юмора, согласился, но потребовал оформить всё по закону. Позвали стряпчего, поставили подписи под договором купли и продажи. Ян Голуб получил две кружки тёмного пива, каковые выпил и захотел ещё. Кабатчик налил ему третью — не из щедрости, а скорее от удивления.