Именно он прошлой весной накануне праздника Сумарблот надоумил конунга ввести в род и назвать младшим братом сироту Халльдора, родившегося на острове Хьяр в семье рыбака и вскоре потерявшего мать, а затем и отца. Эйвинд много лет присматривался к мальчишке – Халльдор нравился ему, и не только потому, что был похож на погибшего Хельги. Из юного смельчака со временем мог выйти хороший воин и даже вождь – именно так и сказал ему Асбьерн. И конунг с ним согласился.
В день праздника летнего жертвоприношения был совершен эттлейдинг, и то, что никак не сбывалось для Ормульва, сбылось для безродного паренька. Асбьерн ярл, гордившийся своим подопечным, на пиру то и дело поднимал рог за его удачу.
Вот тогда Ормульв хёвдинг и решил, что убьет его.
Йорунн проснулась, услышав, что ее позвали по имени. Девушка открыла глаза, огляделась – возле очага хлопотала старая Смэйни, за перегородкой о чем-то вполголоса беседовали два ведуна. Она села на постели, и Смеяна Глуздовна тут же поднесла ей ломоть ячменного хлеба и кружку с козьим молоком. Йорунн с наслаждением сделала несколько глотков – ее больше не мутило, голова не кружилась, да и от усталости не осталось и следа. Словно ничего плохого с ней и не случалось.
– Дай-ка, дитятко, я тебе косу переплету, – старушка уселась рядом, провела частым гребнем по волосам девушки. – А то солнце к земле клонится, скоро на сход позовут. Разбойников судить будут.
Йорунн слегка нахмурилась. Из-за перегородки выглянул Сакси – лицо его тоже было безрадостным. Он подошел ближе, и девушка подняла на него внимательные глаза:
– Спасибо тебе за помощь, Сакси, – он молча кивнул и, словно невзначай, провел ладонью по узорчатой крышке ларца со снадобьями. – Скажи… как все будет?
Молодой ведун некоторое время пристально смотрел куда-то в сторону. Потом вздохнул:
– Иногда суд человеческий бывает менее суровым, чем суд богов.
Во дворе протяжно запел рог, созывая жителей Стейнхейма на хустинг. На этот раз пришли все, не только воины и их женщины, но и девушки, дети и даже рабы. Прогонять никого не стали, ибо дело, ради которого собрались, должно было остаться в памяти людей надолго.
Гуннарссона и его людей развязали и заставили подняться с земли. Ормульв медленно выпрямился, разминая затекшие руки, расправил плечи и молча обвел собравшихся взглядом. Трое его хирдманнов старались вести себя столь же храбро, но держались поодаль. Ни у кого их них не хватило духу встать рядом со своим вожаком.
– Ормульв сын Гуннара, – проговорил Эйвинд конунг, – тебя и твоих людей обвиняют в самом страшном из сущих на земле злодеяний. Ты нарушил клятву и предал своего вождя. Ты поднял руку на беззащитного человека и убил его. Ты силой увез не принадлежащих тебе женщин и жестоко обходился с ними. А еще ты посмел забрать то, что тебе не принадлежит, – он разжал ладонь и показал всем потемневшую от времени серебряную фибулу в виде головы волка. – И я при всех говорю, что ты обманщик, вор и предатель. Что скажешь в свое оправдание, Гуннарссон?