— Однажды мы вернулись домой от Эвелин, и отец был пьян и зол. Он сказал нам, что люди из профсоюза пытаются спровоцировать всеобщую забастовку. Конечно, отец этого не допустит, и хочет, чтобы мы точно знали, что он собирается делать, и как будет вести себя с любым, которые хотят, открыто выступить против него.— О, Шерман, — Сторми догадывалась, к чему все идет.
— Все в порядке, дорогая. Это было очень давно. Наш отец твердил нам, что простые люди — не более чем дикие животные, что их роль состоит в том, чтобы поддерживать тех, кто достаточно умен, чтобы делать деньги. Деньги были тем, что управляет миром. Без них люди — ничто. Черт возьми, если бы Билл не встретил Эвелин, мы оба, возможно, в конце концов, поверили бы в эту чушь, — сказал он, явно в ужасе от этой мысли.
— Мы с Биллом молчали всю дорогу. Но водитель даже не успел полностью остановить машину, когда наш отец выскочил, заметив представителя профсоюза, и на глазах у всех своих сотрудников избил его до крови, оставив лежать на земле без сознания.
Сторми ахнула.
— И никто не пытался его остановить?
— Ты не понимаешь, те времена сильно отличались от нашего времени. Наш отец управлял городом. У него были деньги, и он обеспечивал людей работой. Люди были напуганы. Сейчас я это понимаю, но тогда еще не осознавал, — сказал Шерман, качая головой.
— Я бы не смогла просто стоять там, — заявила Сторми, и у нее навернулись слезы.
— Если бы тебе нужно было кормить детей, ты бы чувствовала себя иначе, — сказал он.
В его голосе не было осуждения.
— Мы с Биллом никогда не наблюдали ничего подобного. Мы и раньше видели нашего отца в припадке ярости, и сами испытывали жестокость его характера, но никогда не видели, чтобы он чуть не убил человека. Мы были в ужасе. Билл схватил меня за руку и практически вытащил из машины. Мы сразу же отправились к Эвелин. Она была в сарае со своим отцом, работающим над их старым бипланом, когда мы ввалились туда.
— А ваш отец не преследовал вас? — спросила Сторми.
— Нет. Вообще-то, это был последний раз, когда мы его видели. Позже той же ночью отец был застрелен тем самым человеком, которого он избил. В тот вечер он пошел на мельницу и больше не вернулся домой.
— О, Шерман. Мне очень жаль, — произнесла Сторми.
— Да, это была трагедия, но без особых сожалений. С возрастом он становился все хуже, и мы боялись его, о матери даже говорит не стоит. Внезапно мы оказались свободными. И я думаю, что именно потому, что он оставил нас, мы стали более-менее приличными людьми, — сказал Шерман.
— Вы отказались от своего наследства? — спросила она его.