— Ну что, сравнил меня с петербургскими красотками?
— Близко к лучшим образцам, но нужно побольше тренироваться и сойдешь за профессиональную жрицу любви, — осторожно пошутил он, понимая, что может получить оплеух.
— Понятно, чему ты там учишься, надеюсь не куришь и не пьянствуешь?
— Один-никогда, а вот в компании…
— Ладно, вижу, врешь, все со своим мотором днем и ночью.
— Он не просто мой, это будет мировое достояние, а ты потом будешь извиняться за свое неверие в мою гениальность.
— Ну ты же простишь глупую мамочку?
— Я тебя прощаю на сто лет вперед.
Они еще долго несли влюбленный бред, пока не раздался осторожный стук в дверь и горничная сказала, что обед готов.
Почему-то считается правильным подольше скрывать от человека трагические или неприятные события, видимо в расчете, что все рассосется. И только, когда эта надежда не сбывается, открывают правду. Анна Семеновна явно знала что-то нехорошее, но упорно молчала все утро, тогда Евгений объявил, что немедленно едет в Вяземское, решив на месте разобраться с конспираторами.
Поехал он верхом, но за ним следовал экипаж, на непредвиденный случай. Отвыкший от верховой езды, Аркадьев пустил коня неторопливой рысью, но намного обогнал экипаж. Опасения были напрасны, конь послушен, и поездка совсем не утомляла. Он вспомнил, что Пушкин в деревне всегда с утра несколько часов скакал на лошади, а потом уже садился за стихи. «Наверно, поэтому и здорово рифмовал, что день со скачек начинал», — тоже срифмовал граф и решил обязательно перечитать любимого «Онегина».
Каменный дом управляющего уступал по размеру некоторым крестьянским домам, но в нем чувствовалась основательность и аккуратность. Даже забор не имел изъянов и играл разными цветами.
«Немец, он и в России немец», — подумал Евгений, слезая с коня.
Ворота без скрипа отворились, молодой человек, очень похожий на Фридриха Мюллера, поздоровался в поклоне:
— Позвольте представится, господин граф: Артур Мюллер, выпускник земледельческого училища.
— Евгений Львович, так и зовите без всяких «господин граф». Если подружимся, то можно и Женя. Что с Фридрихом Федоровичем?
Губы молодого Мюллера дрогнули:
— Кажется, чахотка.
«Твою мать!» — выругался про себя Аркадьев и пошел в дом за Артуром. Надрывный сухой кашель был слышен уже в сенцах и у Жени заныло под ложечкой: «Господи, как не вовремя!»
На кровати, на высоких подушках лежал старший Мюллер, сильно похудевший на лицо, которое по бледности мало отличалось от подушек. Увидев Евгения, управляющий присел в кровати и хрипло произнес: