Оторвавшись от своего занятия, я подошла к нему в намерении забрать ценную для себя вещь.
– Да, и я тебе не разрешала рыться в моих вещах. Отдай, – требую, стоя напротив него.
– Она красивая, – протягивая рамку, отвечает он, глядя прямым взглядом мне в глаза, – как и ты.
Всего пара слов, и почва уходит из-под ног, сбивая дыхание, оставляя единственную способность – смотреть в его посеребрённые лунным светом глаза, утопая в них. Я не понимала, он только на меня оказывает столь мощное гипнотическое воздействие или это его суперспособность, обращённая на всё живое.
Я никогда не считала себя красивой, вступая в переходный возраст, не имея мамы, которая могла бы вложить в меня уверенность в себе, и отца, к тому времени успевшему отдалиться от проблем дочки, погрузившись в карьеру. Зато уже тогда рядом находился Игорь, поставивший себе целью убедить меня, что я больше никому кроме него не нужна. Возможно, уже тогда он видел во мне жертву, достойную его садистских наклонностей, а я переусердствовала в том, чтобы быть для всех удобной, прогибаясь под каждого в расчёте, что всё разрешится само собой.
Кусая щеку, сдерживаясь от того, чтобы в ответ попросить не говорить ерунды, но лишь медленно забираю рамку, возвращаясь к сумке.
– Мне нужно в ванную комнату переодеться.
– Переодевайся тут, я видел тебя голой, – раздаётся в ответ, – если будешь делать это эротично, может быть, и меня увидишь без одежды.
– Какой же ты! – со смесью злости, смущения и раздражения кидаю в него схваченную с кресла подушку, от которой он ловко уворачивается. И ведь он прав, в ту ночь я не удостоилась такой чести, чтобы воспользоваться мной, ему достаточно было спустить джинсы!
– Ладно-ладно, иди, недотрога, – примирительно произносит Богдан, становясь лицом к окну.
Стоило зайти в комнату, что находилась рядом, как я услышала стук в дверь. Отворив её, я ожидала увидеть Богдана, но там стояла мама Игоря.
– Ульяна, что происходит? – шёпотом спрашивает полненькая невысокая женщина, должно быть заметив, как я крадусь с вещами в ванную. Из всего семейства Лебедевых она единственная относилась ко мне по-человечески, проявляя заботу и внимание, видя в моей кротости и покладистости достойные её сына черты характера. Я смотрела на неё и понимала, что через пару часов этот дом наполнят гости, меня облачат в платье, нарисуют макияжем счастливое лицо, и от этих мыслей становится страшно до тошноты.
– Тёть Маш, – начинаю, пытаясь подобрать слова, – помогите, пожалуйста, дайте сбежать.
Женщина, испытывая глубокое разочарование, упирается спиной о дверной косяк, и я ощущаю, какой сложности происходит в её голове мыслительный процесс, разрывающий её между собственными мечтами, моей просьбой и желаниями сына.