Кабинет был ожидаемо пуст. Я иронично усмехнулась. Привычке заранее приходить на индивидуальные и ансамблевые занятия, не привязанные к расписанию лекций, я не изменяла, так что снисходительное «не опаздывай» до сих пор приводило меня в крайнее недовольство и возмущение, если не сказать ярость.
К моему удивлению дверь кабинета снова открылась, пропуская скребущееся возбуждение сотен студентов, еще до того, как я освободила мандолину от чехла. Блоки были уже сняты, так что вся прелесть чужих ожиданий, разочарований, предвкушений обрушилась на меня лавиной, вместе со всеми ее прекрасными ощущениями: колющимися льдинками, хлесткими ветками и саднящее-бьющими камнями. Я поморщилась, снова выставляя блок. Партнер, заметив мою реакцию, быстро закрыл дверь. Блаженная тишина вновь окружила иссушенные чужими эмоциями нервы.
Короткий взгляд в мою сторону, и Грейнн прошел на свое обычное место.
Подготовка прошла в настороженной тишине: я не спешила первой завязывать разговор, Грейнн со звуками тоже не торопился. Расставив ноты на подставке, молодой мужчина снова обратил на меня внимание:
— Начнем с Арии?
Его голос был сух и деловит. Я кивнула. По большому счету мне было все равно с чего начинать. Неохотно, но все же убрала блок. Ансамблевые занятия, как и индивидуальные, предназначены для того, чтобы учиться управлять своим даром, сплетать его с даром партнера и добиваться поставленного результата. Вряд ли это будет возможно, если я вдруг стану невосприимчива к музыке души напарника. Поэтому что бы не последовало дальше, мне придется встретить это полностью открытой.
Солнечный Гелиодор на серебряной нити. Теплая искристая тональность для брызжущей натужным весельем музыкальной истории. Но сейчас я концентрируюсь не на своем восприятии замысла композитора, а на музыке партнера, стараясь отодвинуть его глубинные чувства на самый задний из планов, слушая в первую очередь то, что он хочет сказать, вложить в мелодию, слушая музыку души.
Как ни удивительно, мне это удается почти сразу. Информация посредством звуков буквально врывается в меня потоком эмоций, ненавязчиво навеиваемых молодым мужчиной: исступленное надрывное веселье — вот что несет в себе ария Зиггерда в исполнении Грейнна Бойла. Я подхватываю выбранное им настроение, сама проникаюсь, будто пропитываюсь этими эмоциями, чтобы в движении пальцев и медиатора выплеснуть их в пространство. Музыка души, которую мы теперь контролируем вместе, переплетая ноты собственных партий в диковинный узор, плывет в воздухе параллельно с мелодией его сердца. Я ощущаю ее так же ясно, как и прежде, но сегодня это не буран, режущий мою кожу острыми льдинками, не острые иглы, впивающиеся мне в кожу, а просто холодная гладь стекла, не нагревающаяся от соприкосновения с теплом тела. Неприятно, но вполне терпимо. С этим, пожалуй, я смогу работать.