— Боишься, что не сумею сварить картошки без инструкции?
— Учись у друзей,— посоветовал я.
— Марш отсюда! — скомандовала Ленка. — Дай полы домыть.
— Ленка! — обратился я смиренно.— Ты ведь хорошо знала Машу, даже немного дружила с ней. Что она сейчас такое?
— Маира?— Ленка надменно засмеялась.— Разбирайся сам. Мне это не интересно. Но некоторым такие девушки нравятся.
В назначенный час мы встретились с Машей возле Дворца культуры. Не помню, какую смотрели кинокартину. Рука Маши лежала в моей руке. Ладонь ее была влажная, мне хотелось вынуть носовой платок и вытереть ей руку.
Потом темными улицами я провожал ее домой. Настоящий разговор между нами так и не налаживался.
Мы дошли до ее дома и сели на скамейку. Я обнял Машу, и она охотно прислонилась ко мне.
— О чем ты мечтаешь?— спросил я первое, что пришло в голову. На миг она задумалась.
— Хорошо бы достать однокомнатную квартиру,— с жаром произнесла она.
— На что она тебе?
— Спрашиваешь... Надоело со своими. Хочу пожить по-человечески. Да тебе такого и не понять. У вас же целый дом.
— Что ты еще хочешь?
— Может уехать? До чего же тошно у нас в Крутогорске! Просто некуда деваться.
Не знаю почему, но разговор у нас явно не клеился. Не получился разговор. Нам обоим было скучно друг с другом. Что-то мы безвозвратно утратили.
Вспомнилась «таежная Клеопатра». В тайге нам недоставало женского общества. Поэтому, когда в ларьке военторга появилась продавщица Калерия, то вокруг нее развернулась целая танцплощадка. Ничего-то особенно завлекательного в этой Калерии не было — нос картошкой, круглые щеки, словно кирпичом натерты, узенькие бровки, которые она старательно чернила. Короткие перекрашенные и пережженные неопределенного цвета волосы, свисавшие колбасками, толстые ноги, расплывшаяся фигура. Честное слово, не преувеличиваю, еще пощадил. Она к тому же была и не первой свежести.
Но Калерия была единственной юбкой в нашем глухом таежном углу. Она скоро поняла исключительность своего положения, очень скоро, и воспользовалась таким преимуществом. Ей одной доставалось пылкой нежности столько, что могло бы хватить девчонкам города тысяч на пятьдесят жителей. Каждый солдат старался услужить ей, чем только мог лишь за улыбку, возможность хотя бы до руки дотронуться.
Имя Калерии быстро переделали в Клеопатру. Романы ее протекали молниеносно. Тот, кто сегодня торжествовал победу, утром мог получить внезапную полную отставку. Ну и стихи же сочиняли о ней! Между парнями начались столкновения, порой весьма серьезные. Даже на гауптвахте начали посиживать. Однажды попало и самой Клеопатре. Она появилась в лагере с преогромной дулей под глазом.