Здесь между Н. П. Огаревым и Романом произошел следующий диалог:
Огарев: Давно ли вы из России?
Роман: С октября прошлого года.
Огарев: Откуда едете и куда направляетесь?
Роман: Из Баден-Бадена через Швейцарию в Париж.
Огарев: Не знаете ли, где в настоящее время находится Погодин?
Роман: Не знаю.
Огарев: Не знаете ли, где теперь находится Кельсиев?
Роман: Не знаю, но знаю, что издание его сочинений купил М. И. Семевский и сделал хорошее коммерческое дело, нажив большие деньги.
Огарев: Скоро ли вернетесь в Россию?
Роман: Не думаю да и незачем.
«Выпив стакан поданного чаю, Огарев ушел и уже более ласково простился со мною и удостоил меня пожатием руки.
По уходе Огарева, Тхоржевский просил меня не удивляться расспросам первого, — встреча русского возбуждает, конечно некоторые вопросы. [...]
Затем уже мы перешли к делу, и вот что сам Тхоржевский рассказал в ответ на мое предложение. Исторические документы покойного князя Долгорукова он охотно бы передал, если бы нашел человека, не оставляющего за собою никакого сомнения в искренности желания действительно их издать и если на то будет согласие А. И. Герцена (в чем он не сомневается), у которого уже находится часть этих бумаг и который есть в этом деле главное руководящее лицо, ибо он-то занимается литературною отделкою бумаг для издания, и с которым он, Тхоржевский, связан нравственным словом и желает остаться в глазах его честным человеком, хотя, собственно говоря, Герцен не может воспрепятствовать ему, Тхоржевскому, продать документы, составляющие его неотъемлемую собственность, особенно когда продажа эта может несколько обеспечить его старость и не будет совершена в видах, противных чести. Раньше же конца октября (по здешнему стилю) он, Тхоржевский, не может дать ответа, ибо А. И. Герцен находится теперь в Брюсселе и то оттуда часто отлучается, а потом будет в Париже, откуда приедет сюда, и тогда, переговорив с ним, Тхоржевский напишет мне по тому адресу, который я ему пришлю. По приезде же моем в Париж, он просил меня тотчас выслать ему мой адрес, как равно написать, остаюсь ли я при своем намерении? Он сам намеревался ехать в Париж, но, получив письмо, что Герцен здесь сам будет, оставил это намерение. Адрес Герцена теперь в Брюсселе можно узнать у книгопродавца Лакруа; сам же Тхоржевский адресует теперь письма poste restante, вследствие частых отлучек Герцена из Брюсселя. Тхоржевский предложил мне сначала письмо к Герцену, но потом, как видно, одумался и сказал, что будет гораздо лучше, если он лично переговорит с А. И., ибо все равно до личного с ним свидания ничего не решится, а оно недалеко — недель через шесть. Наконец, — добавил он, — в эти полтора месяца он будет со мною переписываться и мы будем, говорил он, иметь возможность узнать друг друга ближе (т. е. я разумею, что он будет за мною присматривать). Я, конечно, не настаивал на письме. Затем он меня спросил, сколько дней я еще останусь в Женеве. Имея в виду ожидаемое от вас письмо, я сказал, что останусь здесь еще до среды, так как не совсем чувствую себя здоровым после простуды. И тут проклятый лях не удержался от вопроса спросить, кто меня здесь пользовал. На счастье я мог назвать доктора Пишо, который действительно меня пользовал.