Прежде точного и последовательного изложения хода дел, я обязываюсь изложить то, что в это и последующие мои с Ланкевичем свидания я узнал от него о Нечаеве. 11 числа у нас не было об этом разговора, но происходил он 12 числа. Всеми нашими действиями часто руководит случай. 12 числа я пришел навестить Ланкевича. Он был один, я высказал ему большое сочувствие, он, видимо, мне верил, я дал ему 20 фр. на лечение, он еще более расчувствовался и, по свойственному полякам характеру, стал болтлив. Перейдя от Бакунина к русскому делу, мы добрались до Нечаева. Помню очень хорошо, что первая моя фраза была в этом роде: «Это такой для меня миф, о котором я слыхал так много противоположного, что не могу себе составить о нем ясного понятия». Огонь мой попал хорошо в масло, и Ланкевич пересказал мне о Нечаеве не только то, что знал сам, но что слыхал о нем от Бакунина и Озерова. Вот его рассказ: «В половине сентября явился к Паликсу весьма таинственно молодой человек и передал ему рекомендательное письмо от одного из членов лондонского интернационального общества, при чем он сослался на Бакунина и Огарева и говорил, что приехал так или иначе принять участие в революционном движении. Объясняется он довольно плохо по-французски и, узнав, что Ланкевич поляк и знает русский язык, он разговорился с ним и, не сказав своей настоящей фамилии, прежде всего спросил у него о Бакунине, на что Ланкевич ответил ему, что ждет его на днях в Лион. На другой день он снова зашел и оставил запечатанный пакет на имя Бакунина. В первый же день он угощал Ланкевича обедом, при чем он заметил у него довольно много денег, что не согласовалось с его костюмом. После обеда он просил Ланкевича свести его на почту, где он спрашивал в poste restante письма, но на чье имя, того он не расслышал. Письма не было. Три дня он заходил за Ланкевичем и все его угощал, не говоря своего адреса. До приезда Бакунина ни Раliх, ни Ланкевич не знали, что это Нечаев. Вообще говорил он много и высокопарно, как школьник, и относился в последний день с большим недоверием к французской революции, говоря, что он отказывается теперь принять в ней какое-либо участие, убедившись на месте в ее несовременности и неуспехе. Приехал Бакунин и пришел в ярость по вскрытии пакета. Тут Ланкевич только узнал, что это был Нечаев. В пакете была «Община» и письмо к Бакунину, в котором он говорит, что участие его во французской революции убеждает его, Нечаева, еще более во всей непрактичности Бакунина, и что он, видя себя обманутым и уйдя раз от русской полиции, не желает попасть снова в руки французской, что легко могло бы с ним случиться, если бы он послушал Бакунина, а потому он оставляет Францию