Александр Рыбака послушал, в результате чего сделав свою наложницу чуть более счастливой. Сам он мечтал о любви точно так же, как и она, но, в отличие от нее, прекрасно понимал, что когда счастье от несчастья отделяет всего лишь шаг, то в обратную сторону бывает ой как далеко. В его мечтах у любви было лицо Натальи Репниной, а мечты сделались горячечными с тех пор, как нанес ей первый визит во Дворце Брюля.
Тогда стоял прекрасный октябрьский день, принося честь польской осени. Войдя в сад посольства через тяжелые ворота с кованым гербом на решетке, Александр остановился, пораженный богатством флоры – это было похоже на восхищение Игельстрёма, осматривающего будуар мадемуазель Люльер. "Басёр" перевел взгляд по рядам лип, размещенным по обе стороны дорожки и длинной шпалерой ведущим к входному порталу здания. Он пошел по этой дорожке до самой тропки, идущей вбок к кустам шелковицы и кизила, из-за которых выступала беседка, вся в высохших лианах винограда. На клумбах, идущих параллельно тропе, гордо росли осенние цветы: перистые астры и хризантемы. Дальше, в сторону ограды, шли дорожки поменьше, на которые тихо спадали пожелтевшие листья каштанов и кирпично-красные – кленов. Под высохшим мраморным резервуаром, высеченным a la giallo antico (в античном стиле), кровоточили связанные паутинами георгины. Окружение смягчало запекшиеся борозды в сердце этого человека, который в нашем столетии был бы ботаником, а в том стал бандитом, изображавшим из себя аристократа.
Александр задумчиво бродил по саду, раздвигая сапогами кучи золотых листьев и поправляя наклонившиеся лавки возле клумб. Когда он заметил ее, выходящую ему напротив из боковых дверей дворца, Наталья показалась ему даже более красивой, чем на рауте у пруссаков, где смаковал каждое ее слово и каждый ее жест, а потом мог воспроизвести по памяти всякую, даже самую мелкую подробность ее фигуры. У нее была флорентийская красота ренессансных портретов Богоматери. Чистые, задумчивые глаза, оплетенные деликатной пряжей смолисто-черных волос, содержали некую кошачью глубину, ядреные груди под платьем двигались в ритм дыхания, а на губах появлялась какая-то нежная улыбка, когда какая-то мысль отрывала женщину от реальности.
Александр поклонился, прежде чем идти в ее сторону, а поскольку они были еще далеко друг от друга, что придавало смелости их глазам – их взгляды поцеловались. Он ступал медленно, охваченный странной дрожью, и до него не доходил хохот богов любви, которых забавляла безосновательность его опасений. Он был бы королем счастливцев, если бы, как они, знал мысли этой женщины, кажущейся холодной, но заряженной потенцией подавляемого секса и ненавидящей своего мужа, за которого ее выдали, как и всякую женщину, затем, чтобы она могла в нем сомневаться, хотя всего половина доходит на этом пути до ненависти или презрения, и только одна треть – до другого мужчины.