- Давай бумагу!
Томатис надел мину человека, которого застали врасплох:
- Какую еще бумагу? Что это должно означать? Разбой?... Да ты знаешь, кто я такой?!...
Чех тряхнул пистолетом, который держал в руках:
- Знаю. Вексель Браницкого, быстро, иначе!...
- Вексель пана Браницкого? – Томатис выпучил глаза. – Так его уже нет!
- Зачем врешь, Томатис? Ночь еще не закончилась, евреям отнести еще не успел. Давай, а не то кишки тебе в пузе перекручу!
Томатис отложил книгу и поднялся, надевая на сей раз другую маску: злости.
- Не ко мне, поскольку этого векселя у меня нет! Опоздал, дурак. Я предусматривал, что пан Браницкий с ума сойдет, порывистый он человек, так что о-го-го! Так что не удивляюсь; я и сам бы с катушек съехал за час, потеряв родовое имение. После игры был я в Замке, тут же подвернулся хороший купец, вот я бумажечку и продал. Знаешь кому? Князю Репнину. Так что иди, перекрути ему кишки… Ну?...
Бизак потерял дар речи. Томатис же взялся под бока и презрительно выдул губы.
- Удачи, мясник. А перекрутив бебехи послу Ее Императорского Величества, ты обязательно перейдешь в историю. А теперь уже иди отсюда, потому что не могу я на тебя глядеть.
- Если ты солгал, чтобы насмеяться над нами… - буркнул выбитый из колеи Бизак.
- Это ты сам еще будешь меня искать; да, да, так что перестанем болтать, а то умру от страха и буду на твоей совести незарезанным, ну а это никак не твой стиль. Документик у князя посла. Бегите, попугайте его.
Вот каким человеком был Томатис. Когда несостоявшиеся убийцы ушли, человек этот потер руки от радости и подумал, что самое время вздремнуть после столь великолепно проведенных суток.
Браницкий же не мог спать. Сообщение, принесенное Бизаком, привело к тому, что он даже протрезвел. После чего приказал всем убираться ко всем чертям и остался один. Он сидел, глубоко опустившись в кресло, прикрыв глаза, и чувствовал себя словно пилигрим, который прибыл в Мекку, опоздав буквально на миг, и застал лишь мертвые камни после катастрофы.
Это неправда, будто бы у человека, когда он тонет в реке, озере или в море, вся жизнь встает перед глазами – на это нет тогда времени, среди отчаянного размахивания руками, чтобы схватить хотя бы еще один глоточек воздуха. Такое время приходит именно в такой момент, что был сейчас у Францишека Ксаверия Браницкого сейчас. В течение тридцати пяти лет своей жизни этот полумагнат герба Корчак сделал блестящую гражданскую и военную карьеру. С одной стороны староста галицкий (1763) и пшемыский (1764), а так же коронный подстолий (1764), с другой: солдат прошедший службу в австрийских, французских и российских войсках, в 1757 году - полковник панцирной хоругви, а в то время, когда разыгрываются описываемые события, генерал-лейтенант коронной армии и генерал литовской артиллерии, награжденный Орденом Белого Орла, наивысшего из всех польских отличий. Упомянутые звания и орден были единственными вещами, которых он не проиграл в карты, что представляло собой весьма слабое утешение для полнейшего нищего.