Европейская классическая философия (Марков) - страница 79

Были и мыслители одновременно идеалисты и материалисты, прежде всего Артур Шопенгауэр (1788–1860). Шопенгауэр, считавший себя наследником Канта и противником Гегеля, говорил, что мир существует только тогда, когда он видим, когда он стал представлением, потому что отсутствие бытия представлением тождественно отсутствию бытия. Непредставленное бытие – это не состоявшееся, не состоятельное. Вроде бы Шопенгауэр идеалист, ставящий всё существование мира в зависимость от идеи, представления, некоего чувственного образа, который при этом, чтобы состояться как мир, должен состояться как идеальный и безупречный. Но сама эта видимость понимается материалистически, как такое состояние материи, при котором эта видимость становится возможна. Шопенгауэр доказывает, что за таким представлением стоит воля как единственная субстанция, достаточная для обоснования всего происходящего, и воля опять же понимается идеалистически, как чистая самореализация вне материи, но и материалистически, как не существующая вне свойств материи, таких как всеобщая связность вещей и состояний причинностными связями.

Просвещение восходит к тому повороту в отношении к чувству и ощущению, который произошел еще в картезианстве. Скажем, Готхольд Эфраим Лессинг (1729–1781), который видел причиной сдавленного крика Лаокоона (знаменитая античная статуя) не мужественный стоицизм, как это увидел бы классицист, апеллирующий к наглядности «трёх единств», представляющих зрителю всю государственную доблесть героя, готовность погибнуть, а необходимость отразить не случайный момент жизни героев, а идею человека в ее чувственной конкретности, был идеологом Просвещения.

В отличие от предшественников, преподававших в университетах и считавших, что для ума первичны знаки, которые и позволяют уму мыслить, а не просто воспринимать, и знаком может выступить что угодно, Декарт утверждает, что для ума первичны ощущения, которые и вызывают в мозгу идею, которая никак не сходна с предметом внешнего мира (предмет объемный и ощутимый, идея умозрительна и мгновенна), но которая связывается с этим предметом в силу привычки. Так возникает понятие сознания как контроля над этой привычкой, способного тем самым надежно связать наши представления и предметы нашего опыта. Такое надежное связывание с точки зрения риторики и других старых «искусств» – тавтология, «это есть это», но в системе Декарта сознание всегда подвижно, так как оно должно всегда делать выводы о происходящем: аффект, причиненный чувственным восприятием предмета, требует постоянно восстанавливать позицию познающего сознания, которое тогда только и может понять, когда именно и от какого предмета оно что претерпело. Возможна критика текста как «только слов» и новая культура европейского романа, развивающего текст не из других образцовых текстов, но из аффектов героев и читателей.