Европейская классическая философия (Марков) - страница 92

, понимающую Бога как горизонт наших суждений, постоянно себя отрицающих, на «положительную гносеологию», которая исходит из Бога как первоначала и начала свободы. Так как свобода коренится только в Боге, то доказать существование Бога нельзя, так как такое доказательство должно подразумевать, что ты знаешь природу свободы, а эту природу мы еще только должны найти, освобождая себя и доказывая себе, когда наши действия и наши мысли действительно свободны. Обретение свободы становится проблемой практической диалектики, но никакая диалектика не способна познавать первоначало. Шеллинг не согласен и с Кантом, что Бог – предмет практического разума, потому что опять же свобода предшествует любым практическим решениям. Шеллинг при этом вдохновлялся учением мистика Якоба Бёме (1575–1624), считавшего, что за Богом стоит как его настоящая субстанция некая «бездна», полностью свободное начало, которое только и может объяснить, почему лица Троицы, будучи свободными, не расходятся друг с другом, а сохраняют единую природу, хотя свобода самосознания Бога могла бы подразумевать подмену им собственной природы.

Следовательно, Шеллинг решает, что положительная гносеология возможна только на основе Откровения, которое оказывается таким переключателем от возможного к действительному и не сводится к букве Библии и даже к совокупности священных книг всех народов. Шеллинг, обратившись к «бездне» Бёме, объявил, что Откровение – это единственный способ рассказывать о том, что было до истории: не только о Троице или «совете предвечном» (совместном решении лиц Троицы создать мир), но и о том, почему мир был создан свободно. Мир, доступный нам в опыте, является, согласно Шеллингу, творением не столько Бога (который только допустил его, в согласии с Откровением как кодексом, регулирующим допуск), сколько человеческого опыта. Грехопадение Шеллинг понимает не как Кант как автономию воли, создающей собственную реальность политического конфликта, но как автономию опыта, создающего свой мир. Поэтому в отличие от Канта, Шеллинг не считал, что можно создать бесконфликтную политику – для него политическая деятельность всегда оказывается попыткой утвердить греховную волю, и только искусство как зеркало воли (Шопенгауэр тоже так же расценивал искусство) может смягчить политические нравы.

Но настоящая, добрая и мирная политика, согласно Шеллингу, вполне возможна и даже желательна. Но в ее основе не может лежать Откровение, а только мифология. Мифология – это работа человеческого сознания, при которой сознание утверждает автономию собственного содержания, уравновешивающую ту самую автономию воли. Но происходит обращение человека и возвращение к Богу, причем в два этапа. Первым этапом стало воплощение Бога, упразднившее автономию содержаний, показав, как любые содержания могут стать частью откровения, частью слов, дел и чудес Иисуса. В христианстве мифология становится практикой и тем самым снимается. А вторым этапом будет торжество философии самого Шеллинга, когда христианство перестанут превращать в еде одну естественную религию, регулирующую отношения, обусловленные природой человека. Надо заметить, Гегель был не менее амбициозен и рассматривал свою философию как завершение истории, так как содержание его философии не позволит уже рассматривать какое-либо событие как автономное и притязающее на собственную мнимую вечность, отличную от вечности автономной идеи. Мысли Шеллинга о фактически наступлении новой эры духовной философской религии и о богочеловечестве как об исполнении интеллектуального содержания любой религии, требующем дальнейшего действия Духа уже как исполняющего начальную божественную свободу, повлияли на русского философа Владимира Соловьева, а через него – на всю культуру русского Серебряного века. При этом важнейшая идея премудрости Божией как вечной женственности получилась при странном соединении Шеллинга и Фейербаха, материалиста, учившего, что склонность к философствованию есть также половая склонность, а значит, мужчина-философ и должен идеализировать женщину.