Русь моя неоглядная (Чебыкин) - страница 93

– Так у нас и приданного никакого. Что на ней и то и в ней, – вот и все приданное.

– Да ладно вам, батя. Я вам дар дарю. Берите лошадь, нет, две берите, ломовую и выездную, – расщедрился Евлампий и тут же велел привести лошадей. Данило обомлел от счастья. Схватил лошадей за уздцы. Не поехал, а повел к себе домой на другой конец деревни. А через час притащил за руку плачущую дочь. Следом шла вся в слезах мать, причитая:

– Ничего нам, Данилушка, не надо. Пожалей Улюшку, ей Марко дорог.

Данила обезумел, ударил Дарью в лицо. Она упала навзничь, заливаясь кровью. Схватив за косы Улю, он затащил дочь в избу и посадил в передний угол, рядом с Евлампием. Тут Проня пристыдил Евлампия:

– Закон божий нарушаешь, племянничек. Как же свадьба без венчания?

Евлампий встал и приказным голосом, жестко, выговаривая каждое слово, звеняще отрубил:

– Прокопий Иванович! – усмехнулся племянник. – Вот видишь, и вспомнил твое христианское имя. Так вот, Прокопий Иванович, к вечеру чтобы батюшка был здесь.

4. Горе-горькое

Свадьба была тяжелой, печальной. Мужики и солдаты дико плясали. Бабы, затянув лютую песню, заканчивали ее плачем, рыдали.

Марко не выдержал, схватил лавку, стоящую вдоль стены и, размахиваясь, заорал:

– Отпустите Ульяну! Убью всех!

Длинная лавка опустилась рядом с Евлампием. Удар был настолько сильным, что стол переломился пополам.

Марко скрутили, связали веревками и бросили в погреб. Полежав, он нащупал вогнутый в стену обломок серпа, забитый вместе крюка, долго перетирал веревку. Только на рассвете, когда стал пробиваться ранний утренний свет, Марко освободился от пут. Пробовал он выбраться, но напрасно. Стены погреба, потолок были из толстых бревен, сколочены крепко. Обессилевший, он сел на край сруба и горько заплакал, проклиная свою беспомощность. Через щель в двери он заметил восход солнца, услышал шум шагов, застучал засов, и в дверях появилась мать.

– Иди, сынок! Иди быстрей, беда…

Мать заплакала громко, и слезы безудержно катились по морщинистым щекам, а затем запричитала:

– И нет у нас Ули, нету нашей лебедушки.

– Мама! Что ты? – закричал Марко и словно окаменел. – Где она? – через силу выдавил Марко.

– Там, в клети, – показала рукой мать.

Марко бросился к клети, распахнул дверь и обомлел: рядом с кроватью, касаясь ногами изголовья, на своих косах висела Ульяна. Марко бережно снял Ульяну и вынес во двор. Положил ее на землю и сам упал рядом. И затряслись его плечи, будто сама земля тряслась от горя.

Вдруг Марко соскочил, выкрикнул:

– Где эта золотопогонная мразь?

– Не видишь, дан приказ собираться, – процедил сквозя зубы Проня. – А девка – дура…