А карусель мчалась, набирая обороты. На Льва накатил приступ дурноты, и он порадовался, что находится вне тела, иначе его вывернуло бы наизнанку. С другой стороны, если бы вывернуло, хоть полегчало бы. А так рвотный рефлекс вхолостую клокотал где-то внутри, причиняя неимоверные страдания, и непонятно было, закончится ли когда-нибудь эта безумная пытка или будет длиться вечно.
Когда Лев решил уже, что все происходящее с ним не что иное, как самый настоящий ад, из которого ему никогда не выбраться, его вдруг осенило. Светлая мысль подобно солнечному лучу прошла сквозь его измученную душу, согревая и давая надежду. Он вдруг понял, почему карусель не останавливается, заставляя его проживать снова и снова одни и те же моменты. И это было так просто! Просто, как все гениальное. Лев бежал по кругу лишь потому, что всегда убегал. Нужно остановиться. Что может быть проще? Не убегать. Ведь, сколько ни беги от проблемы, она не исчезнет. Она всегда и везде будет с тобой. Все равно нигде от нее не спрячешься, даже в кабинете со звуконепроницаемыми стенами.
И он остановился. Череда мчащихся картинок взорвалась и разлетелась по сторонам пестрыми осколками. Мельтешение прекратилось, и перед глазами проступили очертания очередной двери. На этот раз он должен пройти испытание до конца, чтобы выбраться из замкнутого круга.
Едва он сделал шаг вперед, дверь распахнулась перед ним, впуская в темноту длинного коридора, оканчивающегося вдали светлым квадратом – выходом, ведущим неизвестно куда. На стенах по обе стороны от него других дверей не было – значит, выход был только один. И Лев решительно направился к нему, чувствуя усиливающееся волнение.
Светлый квадрат сиял все ярче, ослепляя, и невозможно было разглядеть, что там, до тех пор, пока Лев не достиг порога. Когда глаза перестали слезиться, привыкнув к свету, он увидел Веру, стоящую спиной к нему у окна на противоположной стене, посреди уже знакомого ему банкетного зала: столики с той же едой, те же танцующие пары, те же музыканты, даже фотограф тот самый, то и дело смешно приседающий на ходу. Люба, его секретарь-референт, тоже была среди прочих, двигалась в такт музыке, встряхивая белоснежными волосами так энергично, будто собиралась взлететь с их помощью.
Вера, почувствовав его взгляд, медленно обернулась, и Лев замер, потрясенный: до чего она была красива. Скромное осеннее солнце, выглянувшее украдкой из прорехи в свинцовой пелене, сияло прямо за ней, и от того казалось, что вся ее тонкая фигура светится. Черты лица, нечеткие из-за этого свечения, трудно было разглядеть, но Лев не спутал бы эту улыбку ни с какой другой.