«Ругаясь по матерну, кричал: его скота заколотить в каюту…»
По вине противоречивых инструкций правительства, каждый из высших должностных лиц экспедиции – и капитан Иван Крузенштерн, и камергер Николай Резанов – мог искренне считать себя самым главным. Поэтому возникший 14 мая 1804 года почти бытовой спор о свиньях, топорах и экспонатах для петербургской Кунсткамеры неожиданно закончился скандалом, выплеснув наружу все страсти, копившиеся долгие месяцы нелёгкого и опасного пути.
Морские офицеры сочли оскорбительными слова камергера Резанова о «ребячестве», брошенные капитану Крузенштерну. Для них капитан был воистину «первым после Бога», как гласит морская пословица. «Он назвал капитана ребенком», – с возмущением запишет тем же вечером лейтенант Макар Ратманов в личном дневнике.
Со стороны поступки и мотивы всех участников того спора могут показаться даже инфантильными, но не надо забывать, что речь идёт о людях, предельно измученных многомесячными трудами и опасностями – о людях, заброшенных судьбой в невообразимую тогда даль. Нашим современникам столь пугающие расстояния и такая оторванность от привычного мира могут грозить только в глубоком космосе…
Вспыхнувший на палубе «Надежды» спор быстро свёлся к выяснению, кто же главный в экспедиции. С соседней «Невы» прибыл капитан Юрий Лисянский, тут же выступивший на стороне своего друга Крузенштерна. Камергер Резанов стал зачитывать офицерам инструкции и подписанный царём «рескрипт», на основании которого он считал себя всеобщим начальником. Но посреди Тихого океана, в половине Земного шара от Петербурга и в пяти тысячах вёрст от ближайшего материка, на разгневанных моряков не действовали ни запутанные параграфы инструкций, ни даже подпись самого царя.
«Подписать-то знаем, что он всё подпишет» – рассмеялся капитан Лисянский, глядя на императорский автограф, которым размахивал Резанов. Где-нибудь в Петербурге, Москве или Рязани подобные слова о царской подписи стали бы началом уголовного дела – но только не в центре Тихого океана… В итоге спор о старшинстве быстро скатился к матерной перебранке. Камергер Резанов вскоре так и напишет в донесении столичному начальству, что лейтенант Макар Ратманов «ругаясь по матерну, кричал: его скота заколотить в каюту».
Названный «скотом» камергер и царский посол заколотил в каюту себя сам – запершись от разгневанных офицеров, Резанов все следующие 62 дня не выходил из неё, вплоть до прибытия на Камчатку. Позднее в докладе начальству он сам описал своё заточение на корабле: «Ругательства продолжались, и я принужден был, избегая дальнейших дерзостей, сколь ни жестоко мне было проходить экватор, не пользуясь воздухом, высидеть, никуда не выходя, до самого окончания путешествия и по прибытию в Камчатку вышел первый раз из каюты своей…»