После возвращения из Соединённых Штатов моё отделение стало центром притяжения физиков-теоретиков из Америки и многих других стран;
среди них многие завоевали широкое признание.
Это было волнующее время.
Кроме официального коллоквиума, мы по вечерам проводили у меня в доме частные дискуссии.
Мне было очень трудно поспевать за молодёжью.
Я переутомился, и это привело к нервному заболеванию (1928 г.),
которое вынудило меня прервать преподавание и исследовательскую работу примерно на год и начать двигаться вперёд более медленно.
В этот период ограниченной активности я стал приводить в порядок свои лекции по оптике.
Но вместо краткого учебника, как я полагал вначале, они превратились во внушительный том, о котором я уже упоминал.
Между тем относительно мирные 20-е годы подходили к концу;
в Америке в 1929 году разразилась финансовая катастрофа, а несколько позднее Гитлер и нацисты пришли к власти.
Мы следили за их возвышением с возрастающим ужасом.
После того как Гитлер стал рейхсканцлером, мы поняли, что надежды нет.
И действительно, скоро наступил день, когда я нашёл своё имя в газетах в списке уволенных по расовым мотивам.
Мы покинули Германию (май 1933 г.), образовав первую эмигрантскую ячейку в итальянском южном Тироле.
Весна в Доломитовых Альпах была так прекрасна, что мы почти забыли о невзгодах и неустроенности нашего быта.
Очень скоро стали приходить приглашения из разных стран, и среди них в Кембридж (Англия),
которое я принял, так как знал страну и язык.
И снова несчастье обернулось благодатью.
Ибо ничто так не действует благотворно и освежающе на человека, как резкая перемена обстановки.
Даже моя жена, которой изгнание причинило гораздо большие страдания, позднее считала вынужденную эмиграцию благом.
Но это справедливо для людей, имеющих международные связи.
Многие родственники и мои друзья были замучены в концентрационных лагерях или покончили с собой.
Мы с женой потратили много времени в Кембридже, пытаясь помочь людям эмигрировать.
В Кембридже нам оказали очень дружественный приём.
Помимо моего старого колледжа Гонвилля и Каюса, я был прикреплён к колледжу св. Джона, членом которого был Дирак.
Университет присвоил мне степень магистра искусств (M. A.) и должность стоксовского лектора.
Пребывание в Кавендишской лаборатории рядом с Резерфордом, Вильсоном, Астоном, Чедвиком, Фоулером, Олифантом, Кокрофтом
и многими другими первоклассными физиками было чрезвычайно поучительно.
Я работал и читал лекции, связанные с идеей, которая пришла мне на ум в моём уединении в Доломитах,
а именно с нелинейной модификацией теории электромагнитного поля,
в котором собственная энергия (электромагнитная масса) точечного заряда была конечной.
Это могло быть открыто и двадцать лет назад, и тогда это вызвало бы сенсацию,
но могло бы также направить теоретические исследования по неправильному пути, уводящему от квантовой теории.
Над этой идеей я работал совместно с Леопольдом Инфельдом (из Польши).
Созданная нами так называемая теория Борна — Инфельда оказалась несостоятельной из-за невозможности согласования её с квантовой теорией.
В течение этого кембриджского периода я издал учебник по атомной физике