Перед глазами всё расплывалось, ничего не разглядеть. Но она всё равно шла, почти бежала, и опять слышала только стук в висках, и даже не заметила, что музыка тоже умолкла.
Голос нагнал:
— Даш! Даша. — А потом раздался совсем близко: — Ты чего?
Она остановилась, замотала головой, часто и мелко, подразумевая сразу кучу всего. Что она не плачет, а если действительно плачет, то совсем не виновата, это само. Чтобы он не подходил и, тем более, не трогал, потому что ей нафиг не сдалось его дружеское участие и вежливое сочувствие. А другое же закончилось. Хотя для неё вот нисколько не закончилось. Поэтому ничего иного от него ей не нужно. И пусть лучше убирается ко всем чертям, если он не с этим.
Но Лакшин не убрался, аккуратно ухватил её за плечи. Даша вздрогнула — сильно вздрогнула — от его прикосновения, и он это почувствовал, сильнее сжал пальцы, развернул её лицом к себе, заглянул в глаза растерянно и недоумённо:
— Ты почему плачешь?
— Не знаю, — с трудом выдавила она и жалобно шмыгнула носом. Ну не выкладывать же ему все свои смутные ощущения! А потом почти выкрикнула: — Не знаю! И хватит меня спрашивать, почему? Не всегда можно словами ответить.
— Больше не буду, — торопливо пообещал он. — Только ты тогда не плачь.
[*] Песня Максима Леонидова «То ли девочка, а то ли виденье»
— Да не плачу я уже! Отстань! — сердито воскликнула Даша, хлюпнула носом, и от этого одна слезинка, последняя, сорвалась с ресниц, покатилась вниз.
Лакшин поймал её ребром ладони, стёр влажную дорожку со щеки, осторожно привлёк Дашу к себе, обнял плечи, едва ощутимо качнул, как ребёнка, проговорил тихо и ласково.
— Ну, хочешь, я ещё спою? Прямо здесь. Только для тебя одной.
Даша опять замотала головой, возразила:
— Не надо. А то я опять заплачу.
Лакшин озадаченно хмыкнул и расстроенно насупился.
— Я, что ж, так ужасно пою?
— Дурак, — прошептала она и легонько ткнула его кулаком в живот.
Позёр. Клоун! Но как же хорошо под его рукой. Прижиматься к его груди, ощущать плечом удары его сердца, тихонько сопеть, уткнувшись в гладкую ткань рубашки, втягивая знакомый и до одури притягательный запах, пялиться на родинку над ключицей.
— Ненавижу тебя. И люблю.
Он опять чуть слышно хмыкнул, сказал:
— Я тоже. — На мгновение задумавшись, добавил: — Но только люблю. Тебя. — И ещё: — Даже самому странно.
Даша вскинула голову, чтобы заглянуть ему в лицо.
— Ты что, ещё ни разу никому в любви не признавался?
— Ну почему? Признавался, — уверенно возразил Лакшин. — Это не сложно. Когда тебя спрашивают «Ты меня любишь?», прям само выходит «Да-да, конечно». Но это ведь совсем другое, да? И ты не спрашивала. Я сам сказал. Вот что странно.