– Ты привык быть первым, а теперь стал вторым… И это навсегда! Маленький Тарим подрос. Так уж случилось, дядя! Признайся в этом. Хотя бы себе!
Араш задумчиво смотрит на спесивого подростка – а ведь действительно подрос… Совсем недавно он катался на его спине с деревянным мечом, а теперь на полголовы выше и смеет поучать его – воина, только что покорившего целую страну. Причем без всяких сражений, без гибели людей, без крови и страданий. «Надо серьезно поговорить с сестрой», – решает Араш.
– Подрос, да не вырос… Я боюсь, что ты наделаешь ошибок, а это ненужные смерти…
– Но пока ошибаешься ты, мудрый Араш! – насмешливо парирует Тарим. – Ты ведь послал беглецов через черные пески? Так? – Не дождавшись ответа, юноша злорадно сообщает: – Разведчики доложили, что на пять дней пути все колодцы там отравлены. Парфяне ждут нас! – Араш меняется в лице. Теперь Тарим подходит вплотную к дяде и, вбивая каждое слово, победно завершает свою речь: – Надеюсь, тебе хватит времени, чтобы исправить ошибку. Смерть гостей ляжет вечным проклятием на хозяина, нарушившего законы гостеприимства.
3
Даже парканские кони не могут бесконечно идти под палящим солнцем по раскаленному песку. Им тоже требуется прохлада оазиса. А что говорить о людях. Обессиленные Чжан Цянь, Гань и Млада движутся к линии горизонта, пробираясь по пустыне, поросшей редкими колючками. Огромное пространство залито солнечным зноем – в небе лишь изредка встречаются парящие над маревом стервятники.
– Почему они называют это место черными песками? Когда он так слепит… – ворчит Гань.
– Потому что мысли черные рождает… – пытается шутить Цянь. – Млада, как ты? – участливо смотрит он на девушку. В ответ Млада лишь вымученно улыбается.
– Если это не колодец, значит, я ничего не смыслю в степи, – показывает Гань на стайку низкорослых кустарников. Но беглецы обессилены так, что даже не могут радоваться. – Первым делом – напоить животных, – охотник спрыгивает с лошади. – Млада, ложись пока в тень. А ты помоги! – распоряжается он, но Чжан Цянь едва стоит на ногах: он идет, падает на колени, пытается встать. – Ладно… И ты ползи… Какие вы все тут нежные!
– Почему, Гань? Я сейчас сдохну… Дай нам воды!
– Я же сказал – животные пьют первыми. Так принято в степи… Иначе Тенгри разозлится! – бесстрастно отвечает хунн.
– Какая степь, какой Тенгри?.. – Чжан Цянь пытается что-то добавить, но лишь бессильно машет рукой и ползет в тень раскидистого куста, где свернулась калачиком Млада.
Тем временем Гань достает из колодца чан и наливает воду в желоб, специально приспособленный для лошадей, которые пытаются есть жесткие засохшие листья кустарника, недовольно фыркая. Охотник ласково поглаживает своего коня, говоря что-то на хуннском, как вдруг его взгляд останавливается на трупе птицы рядом, чуть дальше лежит издохшая степная лисица-корсак. По лицу Ганя пробегает рябь тревоги, он бросает лошадь и трогает ногой труп животного, потом осторожно присаживается и разжимает челюсти корсака, замечая в пасти кровь. Гань резко разворачивается и видит, что Чжан Цянь припал к чану – ханец воспользовался моментом и дополз до колодца. Резким движением хунн срывает лук с пояса и посылает стрелу точно в чан, выбивая его из рук лана. По инерции китаец валится на песок, обливаясь водой. В два прыжка Гань оказывается рядом.