— Ты искупишь всё, что наделал, только в одном случае — если отпустишь меня, и обещаешь не трогать папу. Отпустишь нас обоих.
— Нет, — обрубил он. — Мы говорили об этом с тобой.
Я лишь горько вздохнула. С этим человеком не договориться, он любит и слышит только себя
— Родин, ты не должен меня обижать.
Он молча смотрел на меня и ждал продолжения.
— Потому что я беременна.
На мужском лице отразилось удивление, которое сменилось радостью.
— Ева, — взял он мою руку и принялся целовать. — Это очень хорошая новость для меня. Я больше тебя пальцем не трону, обещаю. Я стану лучшим мужем и папой. Только роди мне его. Или её.
— Куда же я денусь. Рожу.
— Прости. Какой я дурак…
Он прислонился лбом к моей руке. На большее не решился. Знает, что его прикосновения у меня восторга не вызывают. Что ж, кажется, он больше для меня не опасен. Во всё поверил… Даже справки не потребовал. Видимо, ему вправду любовь мозги совсем залила. Жаль как-то его. Несмотря ни на что…
* * *
На следующий день надела водолазку с длинным горлом, чтобы скрыть следы пальцев. От съемок мне пришлось отказаться временно, сказав, что сильно заболела. Никакие тональные крема на замажут того, что наделал Родион. Несколько контрактов со мной разорвали, но это уже неважно. Новые я и не беру больше. Если мы сбежим с Яном, то какие уж тут съемки. Вернусь в профессию позже, если вообще вернусь. Но надо хотя бы закончить по возможности все дела, к чему подставлять людей. А насчёт института теперь вообще непонятно. Вероятно, мне придётся переводиться каким-то образом в другой город, навряд ли я останусь в этом. Ходить на пары уже бессмысленно, но чтобы не вызвать подозрений, я туда поеду.
По дороге в машине заговорила с Яном.
— Я сказала Родиону, что жду ребёнка.
Он повернул голову на меня, окинул взглядом и снова вернулся к дороге.
— А он что?
— Обрадовался. Прощения просил. Знаешь, он во мне даже жалость какую-то вызвал.
— Жалость? — поднял брови мой телохранитель.
— Да. Ведь несчастный же он. Нет в его жизни любви, семьи, и насчёт ребёнка я наврала. Поэтому Измайлов такой. Его жизнь изуродовала. Он Квазимодо наоборот. Помнишь, он был весь корявый, некрасивый, а внутри свет и искренность. Родион же внешне красив, а внутри уродство сплошное, моральная инвалидность.
Ян снова посмотрел на меня и улыбнулся:
— Ты очень многогранная, Ева. Никогда не думал, что девушка в твоём возрасте может так рассуждать и приводить примеры героев из книг.
— Я никогда не была такой же, как мои ровесницы. Клубы, парни и тусовки мне не были интересны.
— Я уже понял. Ты и вправду очень необычная. С тобой интересно говорить. А уж насчёт секса вообще молчу.