Всё оказалось ровно тем, чем меня пугали: и стол, и тётки и серьёзность подхода. Но, я же нормальная. До самого последнего момента не верила: и когда на стол всей оравой полезли, и когда мою миссис туда взгромождали. И даже когда засветилось от души, на полную катушку, сомневалась. Однако, напоровшись взглядом на остекленевшие глаза свекрови и двух её товарок, сдулась и признала факт. Ведь те две усопшие были моложе меня. И тут я испугалась. Смертельно испугалась и рефлекторно рванула к этому проклятущему столу стаскивать свою бабушку. Любила ведь её родную. Она столько лет заполняла пустоту, оставленную смертью мамы, что...
Словом, ринулась к ней, тяну. Руки дрожат, глаза режет угасающий свет вперемешку со слезами. Что сделает нормальный человек в такой ситуации? Я же нормальная. Так что юбку поддёрнула и на штурм. Утвердилась на краю столешницы – зеркало холодное, как лед, противное. Ухватила свекровушку за плечи, на себя потянула, коленками заелозила. Вот под левую юбка, соскользнув по ноге, и подвернулась. Я завалилась, башкой трахнулась – аж загудело. Голова свекровушки поперёк груди легла, а я давай её снимать аккуратненько: негоже от родной мёртвой бабушки отбрыкиваться, как от навалившейся в метро чужой пьяни. Вот тут-то я и попалась.
Свет вокруг меня вспыхнул с изуверской силой. Зажмурилась, а мозг в голове раскалился со скоростью спиральки в лампочке. Ровно такое ощущение: ни больше, ни меньше. Инстинкт самосохранения ударил в набат, дал команду рвать когти с этого разделочного стола… Только вот центры моей превосходной двигательной активности успели оплавиться. Не сработали. Испугаться всерьёз или там попрощаться с жизнью не поспела – отключилась, сама не заметила как.
В которой я попала, так уж попала и...
Опозорилась
Лучше бы испугалась всерьёз и успела попрощаться с жизнью – отключилась с толком и расстановкой, подготовив психику к грядущему испытанию. А то вышло, как у Зинаиды Гиппиус: душу мою ело чувство без названия. Хотя ей, несомненно, повезло больше: отделалась одной душой. Меня же нечто без названия скрупулёзно пережевало всю целиком. Затем сплавило в своё мерзкое брюхо и долго тщательно переваривало. Следуя законам пищеварения, на выходе я могла представлять собой только одну субстанцию. Шанс свихнуться был убедителен, как никогда, но в борьбу за меня вступил могучий резон: если я мыслю, значит, не навоз.
Долго ли коротко, в себя я приходила, переплывая от попытки к попытке. Каждая новая сопровождалась беспорядочным световым бликованием в полуслепых глазах. А так же звоном, треском и прочими шумовыми эффектами по всей поверхности мозга. В сопровождении, естественно, тошноты, рвоты и всепоглощающей дрожи – этакой морзянки, которую отрабатывали на мне невидимые курсанты-радисты. Время от времени затылок посещал трудолюбивый дятел, а по лобным долям маршировал отряд пионеров-террористов. Судя по бортовой качке, меня иногда перетаскивали с места на место. То в холодильник запихнут, то в микроволновку, где припекало и кружило. Для чего? А кто её поймет – эту медицину, что по каждому вопросу имеет тридцать три мнения. От кружений снова тошнило – с моим вестибулярным несварением даже у зеркала не рекомендуется вертеться.