– И кому это дерьмо не в ту глотку пошло? – размышлял Хранивой, щурясь на поднимающееся солнышко. – Такая голытьба рядком с серьезными делами не пасется.
– Видать, подсмотрели, чего не нужно, – выдал кат единственно возможную причину погибели никчемного семейства. – Оттого и парня в узилище завалили.
– Давай! – досадливо поморщился Хранивой. – Разведи мне тут еще чудес с переборами. Про змей, натасканных на убийство. Про духов мстительных, да лешаков неопохмеленных. Русалок озабоченных осталось приплести, да Горыныча сластолюбивого. Чем дальше в лес, тем ласковей шишиги. Едрен, не яри меня! А то залютую. Какого рожна я сюда перся с утра пораньше?
Все трое вышли со двора. Повдоль всей хозяйской ограды торчали дружинники да кони – тем и другим в этой улочке, боле похожей на щель меж заборами, было тесно. Повсюду – даже на трухлявых крышах – торчали местные зеваки. Они степенно рассказывали друг дружке дивные сказки о заслугах Оглодыша и его ублюдков, что можно вознаградить так-то отчаянно. К дружине державников народ и близко не совался, так что и разгонять пинками было некого. Хранивой совсем уж, было, собрался лезть в седло, как вдруг из-за угла, откуда торчало с пару десятков мятых рож, выплыл старый Батя. Хозяин разбойничьей харчевни чинно вышагивал, ведя за руку внучку. Хранивой передал повод Таймиру и двинул навстречу старинному знакомцу:
– Доброго утречка, Батя!
– Доброго, – удивленно приподнял тот седые брови и чинно склонил голову: – Чего это нынче за праздничек, коли с утра такие гости?
– Ну, празднички у вас одни и те же: то резня, то мордобой, – насмешливо поведал державник, разглядывая малую в голубом сарафане до пят и с такой же лентой, повязанной вкруг русой головки. – Вот и сподобился увидать твою внучку. Хороша.
Ялька невольно фыркнула. Стоило ей чуток расплыться в боках, обзавестись курносым носом да круглыми щечками, так сразу и попала в красавицы. А в кадке с водой ей показалось, будто похожа она на крестьянскую тетёху, что не бросает ковырять в носу и на свидании. Так нет, поди ж ты: раз пухлая, так разом и красивая. Дед с нарочитой гордостью оглядел ее подменное, подсмотренное где-то на улице лицо, и степенно похвастал:
– Да уж, грех жаловаться. Девка у нас народилась знатная.
– Благойла-то, я чаю, рада радешенька? – толи проявлял вежество, толи к чему-то присматривался державник.
– Ты на сарафан глянь, – с усмешечкой пригласил Батя.
– Знатный, – похвалил Хранивой. – Оно и боярышне под стать. И княжне не стыдно носить.
Потупившаяся Ялька расстаралась: и красноты в щечки подпустила, и губочки пухлые дудочкой вытянула важно. А в груди разбухалось, понеслось вскачь сердечко – она всем телом чуяла на себе пристальный взгляд Таймира. При таком сильном волнении ее черные глазки всегда становились сливовыми. Оттого и осмелилась она поднять их на спасителя, лишь уняв сердце. Их взгляды встретились. И внутри разлилась жаркая сладость, прежде неведомая и почти невыносимая. Тут уж щечки запылали и без понукания. А полусотник все вглядывался и вглядывался в ее лицо, словно силился что-то припомнить. С чего бы, коли она обернулась в некогда встреченную, но давно позабытую девчонку.