Я был плох, когда меня выписали: тело подрагивало, плохо слушалось, словно была нарушена связь между мозгом и всем организмом в целом, но на ногах меня держала какая-то темная уничтожающая сила. Никогда не думал, что способен настолько сильно любить и что эта любовь будет причинять такую боль, от которой хотелось лечь в землю и закопать себя живьем, лишь бы прекратилось все, что раздирает меня изнутри.
Увидел Соню, с её пустым взглядом, словно ей совершенно безразлична моя жизнь, будто она вовсе не та женщина, которую я держал в объятиях еще пару недель назад и которая клялась мне в любви. Сейчас на меня смотрел абсолютно посторонний человек, которому до меня нет никакого дела.
Пока шел к дому, даже не сомневался, что смогу её убить. Один выстрел – и её больше не будет, а вместе с ней и этой проклятой любви. Но, убив её, мне пришлось бы следующую пулю пустить себе в висок, потому что я не представлял этот мир без неё, в то время как она смотрела на меня так, будто жаждет этого выстрела, хочет своей смерти сильнее, чем я.
Потерял с ней все проявления человечности, которые имел, всю любовь, которую мог испытывать, уходя выхолощенным, словно поднявшись со стола патологоанатома, который успел вытащить из меня все органы, оставив абсолютно пустым, что позволило с годами выработать стопроцентную толерантность к голосу совести.
Среди людей Торфянникова был предатель – мой человек, о котором, кроме Быкова, никто не знал, поэтому только он не удивился, что я остался жив, в то время, как все остальные ждали мой труп.
Когда стало очевидно, что я все же вернулся из этой схватки победителем, Чернышев, повздорив с Быком в своей обычной манере, добился встречи со мной, хотя я никого не хотел видеть. Однако он настаивал, что это вопрос жизни и смерти.
– Франк, я считаю, ты должен кое-что знать.
Черный перечислил имена людей, которые готовили сговор с целью убить меня. И только сейчас мне стало очевидно, что он решил спасти свою шкуру, сдав тех, кого настроил против меня, обрекая их на верную смерть, потому что сам струсил повести их против меня. А теперь, зная, что именно они принимали участие в изнасиловании Сони, я жалел лишь о том, что смерть их была скорой, почти без мучений.
Тогда мной руководила лишь жажда убивать, и только этот процесс приводил немного в чувство, даря хотя бы какие-то эмоции, когда я имел возможность хотя бы чужую жизнь контролировать, буквально решая, кому сейчас дышать, а кому в земле лежать.
С тех пор прошло двадцать пять лет, а это черное чувство все еще жило во мне, только уже по иным причинам. Стоило закрыть глаза, как в памяти всплывали её слова, и чувство поражения в этой битве захлестывало меня с головой. Я не смог защитить единственную женщину, которую любил. Кто я после этого? Теперь мне стало очевидно, что моя жизнь не стоит и ломанного гроша.