Глупость — это шрам. Она может быть связана с одним результатом среди других или со всеми вместе, как практическими, так и духовными. Всякой частной глупостью человека обозначается то место, где игра мускулов при пробуждении была заторможена вместо того, чтобы быть поощрённой. Торможение изначально ведёт к тщетному повторению дезорганизованных и неуклюжих попыток. Бесконечные расспросы ребёнка в каждом случае уже являются знаком некоей тайной боли, некоего первого вопроса, на который он не нашёл ответа и который он не умеет поставить в правильной форме.[232]
Повторение отчасти подобно игровой ситуации, когда, например, собака без устали вспрыгивает на ту дверь, которую она ещё не умеет открывать, и, в конце концов, отказывается от этого, если ручка расположена слишком высоко, отчасти происходит в порыве отчаяния, когда, например, лев безостановочно мечется по своей клетке или невротик беспрерывно воспроизводит защитную реакцию, однажды уже оказавшуюся тщетной. Когда повторные попытки ребёнка не достигают цели или препятствие оказывается слишком серьёзным, его внимание может быть отвлечено чем-нибудь другим, он, что называется, обогатит свой опыт, и всё же на том месте, которого коснулось вожделение, останется неприметный шрам, некое маленькое затвердение, где станет нечувствительной поверхность кожи. Из таких шрамов образуются деформации. Они могут привести к формированию твёрдого и сильного характера, они могут привести и к глупости — в виде явлений атрофии, слепоты и беспомощности, если речь идёт просто об их стагнации, и в виде злобности, своенравия и фанатизма, если они порождают метастазирующий рак.
Добрая воля становится злой благодаря перенесённому насилию. К таким шрамам способно привести не только наложение запрета на вопросы, на подражание, на плач, на неистовые игры. Подобно тому, как виды в животном мире обозначают собой стадии духовного развития человеческого рода, так и мёртвые зоны в индивидууме — те остановки на пути, на которых иссякала надежда и которые своей закоснелостью свидетельствуют о том, что всё живое одинаково подвергается гонению.