— Ну, дак пиши, — сказала она внуку, как только они уселись за стол.
— Чего писать-то?
— Да ведь не одинова писывал мне. Опять забыл? Ничего нужного-то не держите в памяти, — походя журила она. — Пиши сначала «о здравии», а потом «о упокоении». Можно, конечно, и «о упокоении» сперва. Написал?
— Написал. Говори, говори, — нетерпеливо сказал внук.
— Ну, давай, коли начнем, — не заметила этого нетерпения Катерина Вячеславовна, — сперва запиши мою мать, отца да своего деда — Анна, Вячеслав, Александр. Теперь детей, братовей да сестер — Николай, Антонин, Алексей, Павел, Михаил, Сергей, Татьяна, Дарья, Александра, Марья, Прасковья. Вроде всех назвала. Теперь бабушек да дедушек, да уж заодно и теток, и дядек, и всю родню. Пиши — Андрей, Василий, Василий, Михаил, Михаил, Михаил...
— Да зачем три-то раза повторяешь? — возразил внук.
— А с ту и с другую сторону Василии были и дядюшки три Михаила.
— Тогда давай так и запишем: два Василия, три Михаила.
— Ишь ты какой вострой! — обиделась старуха. — Они разные были, как же их всех вместе поминать. Я каждого по отдельности помню и знаю...
Наконец они составили список упокоенных и перешли к здравствующим.
— Запиши маму свою, дядю Леню, себя...
— А меня зачем? — удивился внук.
— Чтоб дольше жил, — ответила Катерина Вячеславовна. Здравствующих набралось около десятка человек, которым старуха была чем-то обязана и которые были ей дороги.
— Баб, а чего у тебя так мало «о здравии»-то? — спросил внук.
— А все остальные мои в первом списке, — ответила они и покачала головой.
Внук отложил бумагу, молча посмотрел на старуху, о чем го подумал, потом сказал осторожно:
— Я все написал, баба, всех перечислил.
Шли они через поля, деревни, шли берегом и перелесками, шли медленно, с остановками, потому что старуху давно мучила одышка и ходить быстро и долго она не могла; и как только останавливались отдохнуть, Катерина Вячеславовна спрашивала внука:
— Листу-то много нападало, Шурка?
Внук, уставший от медленной, непривычной и потому тяготившей его ходьбы, опять начинал раздражаться и нехотя отвечал:
— Хватает.
— Больно уж лес-то красив, поди-ко... — опять не замечая его раздражения, говорила с улыбкой Катерина Вячеславовна. — Наши ребята об эту пору всегда за рябками ходили. Много, бывало, нанесут. Не один день варим. Ты вот не интересуешься ни лесом, ни рыбой... Конечно, в городу рос, к другому и наклонение. Где мы теперь идем-то? — спрашивала она опять.
— Да к мостику какому-то подходим.
— Так это через Вотчу, — обрадовалась старуха, — ну, так мы далеконько отошли тогда. Шавряем, шавряем в час по половице, а к Вотче подошли, гляди-ко! Вода-то уж потемнела в ней, наверно, — обращалась она снова к внуку.