И она подхлестнула лошадь. В очереди у нее сразу же отыскалась стародавняя подружка Егоровна, которая согласилась ее мешки сдать вместе со своими.
— Да что тут разговаривать из-за четырех кулечков. Ты лучше поговори, как живешь сама-то?
— А хорошо. Что худо жить, только маяться. Ребята все женились, дочки взамуж повыскакивали. Кажинный день то от одного, то от другого то привет, то посылочка. Римка на Черном море живет, Генко в Череповце, Ленька с трактористов снялся, теперь механиком форсит. Сама всю картошку выкопала. Да приезжали производственницы-то, у меня стояли, так подмогнули. Зиму теперь как-нибудь пропелюгаюсь.
Очередь двигалась медленно, и даже за разговором Парменовна вдруг спохватывалась и, покачивая головой глядела в сторону своей деревни.
— Ведь у меня парнишко один на воле. Прямо душа лопает, как беспокоюсь.
Егоровна подошла к женщине, наваливающей уже свои мешки на весы, и что-то ей пошептала, та согласно покивала головой, и Егоровна подошла снова к Парменовне:
— Давай понесем твое к весам. Там наша бабочка наваливает. Сейчас ее обвешают, потом твои наверх закинем, заодно и твое обсчитают
Мужик, который следом готовился сдавать лук, недобро запосматривал на женщин, догадываясь, что его собираются обойти. Он приподнял короткий козырек замасленной восьмиклинки без пуговки. Его отросшая рыжая щетина вдруг словно бы встала, загорелась на вспыхнувшем лице, и он заорал:
— Какого хрена, липовцы приехали после нас, а сдают перёже?
До сих пор занятые разговорами бабы опомнились, встрепенулись и тоже загудели:
— Неча, неча, сами встали не ума свету да и морозимся тут. Да и ребятишек голодом морим.
— Тихая, тихая, а вон что вытворяет.
— Да как вам не совестно, бабы, из-за четырех-то кулечков столько дуру подняли, — вступилась Егоровна.
— Четыре, не четыре, а очередь для всех положена! — опить заорал мужик в восьмиклинке без пуговки.
Парменовна застеснялась, опустила глаза и не знала, что сказать. Потом она тронула Егоровну за рукав:
— Ладно уж... не надо, я достою коли...
— Знай помалкивай да стой. Я сама все обделаю. Им ведь только дай поперечетырживать. Надоело без дела топтаться, вот и нашли разглуздку: покричат — посогреются. А у этого, у Мишки-то рыжего, и жена такая глотина, любого мужика переорет. Ты не гляди на них.
Приемщик, не встревая в разговор, начал взвешивать уложенные поленницей тугие мешки. Но потом, что-то вспомнив, развязал один, засунул туда руку до локтя, вынул несколько луковок, оглядел их, снова бросил в мешок, завязал устье и стащил его с весов. Развязал другой, опять сунул руку, вытащил две луковицы и бросил обратно.