Я быстро настригла крапивы и побежала домой, решив сегодня же найти Шурку и помириться, чтобы она не мучилась больше. И чтобы мне тоже стало лучше жить.
Но на двери Шуркиной квартиры, на двери, выскобленной и вымытой до цвета сливочного масла, ярко чернел замок. Наверное, к бабушке уехали. В другую деревню.
Почему-то мне казалось, что все неудачи начались после нашей с Шуркой ссоры.
Может, даже мы бы тогда и в «Артеке» нашли чего-нибудь, если б еще копали — уж так теперь думала я, хотя что могло найтись в сплошной глине? Но я думала так и ходила, описывая восьмерки вокруг тополей перед домом, а они шумели и укоризненно и важно покачивали вершинами. Может, они бы помогли мне, если бы умели говорить или если бы я понимала их думы? Я ходила и останавливалась возле каждого дерева, прижимаясь щекой к стволу, вслушиваясь в его живое движение, но не понимала, о чем этот шелест, дрожь и поскрипывание. Понимала лишь, что тополя недовольны. Вот если бы помириться с Шуркой! Я села на скобленое Шуркино крылечко и, как ни была занята своим горем, заметила, что замок с двери исчез.
Не успела я сообразить, кто же это у них дома, как дверь распахнулась и даже небольно задела меня. Шурка собственной персоной стояла, уцепившись обеими руками за ручку, будто хотела тут же ее захлопнуть. Она прикрывалась дверью, как щитом, и в то же время с готовностью выглядывала из-за нее.
— Не больно? — Голос у Шурки прямо медовый! Что тебе Лиса Патрикеевна!
Я поняла, что она притворяется, но все равно была ужасно рада! И я отвечала сколько могла равнодушно:
— Да нет, не больно. Я и не знала, что ты дома.
— Ага! Утром меня с Андрюшкой от бабушки привезли на попутной лошади! А то, правда, не было. А ты с тех пор, — спрашивает Шурка, безжалостно намекая на тот день, — с тех пор дома? Не уезжала?
— Да не уезжала я, вот еще! Ты мне вот что сразу скажи: ты помнишь? — пристально, «сильно» гляжу я на Шурку.
И, понизив голос, она говорит торжественно:
— Помню! Надо искать!
— Шурка, — говорю я грустно, — здесь мы, видно, ничего не найдем. Надо идти в экспедицию.
Мы обо всем договорились очень быстро, даже удивлялись потом, чего так долго тянули, не решались. Давно бы… Собрались однажды утром в саду Шурка, Ася, я и Андрюшка Шуркин. Его приходилось брать с собой, потому что не с кем было оставить дома. А ему только пять лет. «Он, когда один, может такого натворить, — говорит Шурка. — А со мной смирный!» Это правда. С нами Андрюшка смирный и неотвязный. Куда бы мы ни пошли, он бежит и бежит следом. Не отстанет. Но он нам не мешал, не ныл. Будто и нет его. «Пусть идет», — решили мы на последнем совете. В нашем саду на корнях большой березы, изогнутых удобно, будто нарочно для сидения, собрались мы, чтоб окончательно все решить.