И еще мы учим Асю. Мне лень учить Асю, хочется просто подумать, помечтать. Но надо.
— Ты никому не говори про это, знаешь, Ася? А то нас не пустят! Если твои узнают, представляешь, что нам будет?!
— Я скажу, что мы завтла никуда не пойдем! — обещает Ася.
— Да, господи! — нервничает Шурка. — Ничего не говори! Ни пойдем, ни не пойдем. Понятно?
— Понятно. А если сплосят, что, обманывать?
— Так ведь как же спросят? Они ж не знают, про что спрашивать, поняла?
— Ага, — совсем тихо говорит Ася.
— Ну, ладно, — вздыхает Шурка, — давайте кто что принесет. Я картошки и яичек могу.
— Хлеб пусть каждый возьмет, — это я говорю. — Я еще масла принесу, зеленого лука.
— А я молока или сливок, — говорит Ася.
Утром мы собрались у Шурки — у них никого дома не было, завязали припасы в узелки из головных платков. Шурка еще взяла старый марлевый полог от люльки, в которой раньше спал Андрюшка. Из этой марли мы сделали палатку на ночь. Картошку пришлось оставить, потому что в узелке она занимала много места и тяжелая была.
Но вот пришла Ася. Мы, взглянув на ее припасы, долго не могли решить, смеяться нам или ругаться. Ася принесла два пузырька из-под борного спирта — один с молоком, другой со сливками, кусочки хлебца со спичечную коробку, несколько морковок, похожих на мышиные хвостики, и горсть леденцов.
— А-а-ся… — только и сказала я.
— Я бабушку поплосила: «Дай мне для иглы плодуктов». Она и дала. Я ведь не могла сказать, что это в поход. — Виноватая Ася была вся малиновая, в глазах слезы. Нам ее стало жалко.
— Ладно, я больше хлеба возьму.
Шура отрезала еще ломоть хлеба от целого кирпича.
И мы пошли, надев узелки на палки, палки положив на плечо. Андрюшка нес свернутую «палатку».
Мы пошли, не зная куда, в какую сторону, не зная, как мы будем искать эти полезные ископаемые. Да мы и не думали как. Надо было идти, ночевать в палатке, устраивать привалы, делать дневки. Все эти замечательные слова, знакомые по книгам, были прекрасны и сами по себе. Вот только в какую сторону идти? К оврагам? Там все известно. В лес? Тоже знакомая дорога.
— Пошли туда, где живет моя бабушка, мы туда никогда не ходили. Во-он туда! — Шурка махнула рукой в ту сторону, где стояла наша школа. Мы обрадовались: правильно, мы туда еще не ходили.
Нас никто не встретил, и мы никого не видели, пока шли по совхозу.
Такой золотой, и голубой, и зеленый выдался этот денек! Я не помню другого такого в то лето.
Дорога, совсем безлюдная, делила землю ровно пополам. Матово зеленел ячмень слева, а справа кудрявился блестящий, будто мокрый, горох, уже зацветающий слабыми белыми мотыльками. Оба светлых поля упирались в темную зелень нешироких, но длинных лесных полос. А по самому полю тут и там застыли, будто врасплох застигнутые солнцем, лесные разведчики: круглые, приземистые кусты ракитника, одинокие липы и вязы.