Что произошло?
В декабре 1836 года состоялась премьера оперы «Жизнь за царя» Михаила Глинки (1804—1857), в которой русская опера заявила о себе во весь голос. Отныне все, что было до этого, стало называться доглинковской эпохой. Чем «Жизнь за царя» и еще одна опера Глинки, «Руслан и Людмила», отличались от всего, что было написано ранее?
Глинка много путешествовал и впитывал в первую очередь итальянскую романтическую оперу, он жил в Италии, был на премьерах Беллини и Доницетти, слышал Джудитту Пасту. Жил в Париже, Берлине, где романтическая опера уже завоевала все главные позиции. В любой музыковедческой литературе вы прочитаете о единстве глубокого содержания и совершенной художественной форме. В которой, конечно же, можно встретить и влияние «оперы спасения», да и «большой оперой» уже попахивает. Конечно, Глинка каким-то чудом (а на что нужны гении, опять же самоучки) аккумулирует все, что было создано до него, и русскую национальную народную традицию.
Впервые русская музыкальная культура предстает как нечто однородное и самобытное, а не списанное с западных образцов. Безусловно, он создает национальную эпопею, отражающую русский менталитет во всем диапазоне, к тому же пронизанную впервые в нашей истории полноценным симфонизмом и сквозным тематизмом. Полноценно выписанные музыкальные характеры протагонистов сочетаются с пафосом массовых сцен. Мало того, композитор в первой же своей опере противопоставил русский мелос западному, музыка русских актов противопоставлена музыке польских в первую очередь по музыкальным меркам. Таким образом был задан вектор развития русской оперы: отныне она будет чаще шарахаться от западного музыкального мышления, даже если будет впитывать его как губка.
По меткому выражению Чайковского, «вся русская музыка заключена в „Камаринской“ Глинки как дуб в желуде». А происходит ли вся русская опера из «Жизни за царя»? Для меня сегодня это большой вопрос, ведь, скажем честно, на гигантские оперы Глинки с их невразумительными либретто и балетными дивертисментами сегодня спрос небольшой. По пальцам одной руки можно пересчитать российские театры, где они идут.
Публика, улюлюкающая на премьере «Руслана и Людмилы» в постановке Дмитрия Чернякова в Большом театре в 2011 году, даже не понимала, что будь эта постановка в кокошниках и кафтанах от начала до конца, то через час люди потеряли бы интерес. Во многом это связано с тем, что оперы эти уже воспринимаются как нудные и нединамичные, людям после рабочего дня трудно отсидеть пять актов с двумя балетными дивертисментами. Но оттого что оперы эти не ставятся, они только больше теряют связь с потенциальным слушателем. В любом случае русские национальные оперные центры вроде Большого или Мариинского обязаны обращаться к этим операм, переставлять их заново